Игры сердца - Анна Берсенева Страница 56

– В общем, Ваня, давай собирайся. – Завлаб Бутузов по своему обыкновению легонько хлопнул ладонью по столу; это означало, что разговор окончен. – Считай, премия тебе за Байкал.

Рейс, в который Бутузов отправлял своего сотрудника Луговского, в самом деле невозможно было считать ничем иным, кроме как премией. Круиз это был, а не рейс! Средиземноморский круиз, удачно соединенный с наукой.

Исследовательские суда Института океанологии часто совмещали научную работу с туристическими услугами: деньги-то на исследования всегда требовались бо?льшие, чем готово было выделять государство, и туристы в этом смысле являлись отличным подспорьем. Но обычно речь шла о туристах-экстремалах – таких, например, которым непременно хотелось увидеть Шпицберген или Новую Землю. Их доставляли туда, высаживали на берег, а через несколько суток забирали. А вот, оказывается, есть и такие, которым интересно путешествовать вдоль средиземноморских берегов не на обычном круизном лайнере, а на корабле океанологической экспедиции. Что ж, отлично!

– Ты в Израиле был когда? – спросил Бутузов. Иван отрицательно покачал головой. – У вас там три свободных дня будет. В Иерусалим съездишь. Я тебе крестик свой дам, освятишь на Гробе Господнем.

– Ладно, – улыбнулся Иван. – Еще какие будут задания?

– По работе – сам на месте разберешься. Говорю же, премия тебе. – Бутузов улыбнулся в ответ. И вдруг спросил каким-то мимолетным, почти небрежным тоном: – А правду Мартинов говорит, что ты с Драбатущенко развелся? И вроде бы жить тебе негде?

«Ну Андрюха! – сердито подумал Иван. – Представляю, каких он тут соплей налил. Странно, что меня только в Средиземное море, а не в санаторий для нервных больных отправляют!»

– Что значит негде? – пожал плечами он. – Квартира есть в Ермолаевском, в Подмосковье дом. Живи не хочу.

– Ну так в Ермолаевском не твоя же квартира. И про дом я что-то первый раз слышу.

– Моя, не моя, а на улицу не выгонят. Есть мне где жить, Сергеич, ты чего?

– Я и говорю, от баб одни неприятности, – с необъяснимой логикой подытожил Бутузов. – Вот вроде бы она даже нормальная, а все равно… Что уж про ненормальных говорить!

Иван расхохотался.

– Где это ты ненормальных баб насмотрелся? – поинтересовался он.

– Да появилась тут у меня одна. Думал, покручу с ней месяц-другой – и ей хорошо, и мне приятно. А теперь полгода уже не знаю, как отбояриться. Рыдания, страдания, вены режет, видите ли, художница она, не такая как все, а творческая личность. Геморрой, в общем, заработал я себе конкретный, – заключил Бутузов.

Иван помрачнел. Видимо, завлаб заметил тень, пробежавшую по его лицу.

– Не переживай, Вань, – сказал он. – С кем не бывает! Видно, когда ты женился, у тебя за спиной черт стоял. Но Драбатущенко-то все-таки не творческая личность, человеческие слова понимает.

– Не творческая… – пробормотал Иван.

– Ну так и поговори с ней. Намекни, чтобы жилплощадь освобождала, или на размен подайте. Хотя да, на что «однушку» разменяешь?… Ну, не знаю! Но это ж не вариант, по чужим углам тебе тыняться. Что ж вы с ней как лисичка с зайчиком в лубяной избушке?

– Да какой я зайчик? – хмыкнул Иван.

«Я из другой сказочки. Про Ивана-дурака», – злясь на себя, подумал он при этом.

Марину он встретил в коридоре – она вышла из комнаты, где сидели биологи. В руках у нее были расписные стаканчики.

Такие стаканчики привозились из экспедиций в качестве сувениров. Они получались после глубоководных погружений: каждый в меру своих способностей расписывал обыкновенные одноразовые стаканы из пористого пенополистирола, перед погружением эти стаканы подвешивались в сетках к корпусам «Миров», а когда аппараты всплывали, то стаканчики оказывались в несколько раз меньше, чем были до погружения, и роспись на них под давлением воды приобретала неожиданный и оригинальный вид. Иван всегда усмехался, сличая первоначальные рисунки с окончательными, и говорил, что искусство – это, видимо, и есть всего лишь сочетание человеческого дилетантизма с естественностью простых физических явлений.

– Вы из них кофе пьете, что ли? – спросил он, глядя на стаканчики в Марининых руках.

Еще и фраза не была договорена до конца, а его уже с души воротило от пошлости сказанного. Зачем он об этом спросил, о чем вообще спросил?… Все-таки один вид Марины действовал на него завораживающим образом, вернее, завораживающим образом заставлял его меняться.

«Может, она колдунья?» – с какой-то изумленной опаской подумал Иван.

– Не кофе, – ответила Марина. – Запылились что-то – сполоснуть несу. Здравствуй, Ванюша.

– Здравствуй, – запоздало кивнул он. И, еще секунду помедлив, сказал: – Надо что-то решать, Марина.

– С чем решать? – спросила она.

Взгляд ее в самом деле был безмятежен, это Мартинов правильно заметил. Она смотрела из-под прекрасной короны своих золотых волос невозмутимо и в невозмутимости этой даже загадочно.

«С квартирой», – хотел сказать Иван.

И – не смог сказать.

Марина улыбнулась.

– С чем решать, с чем? – повторила она.

Стаканчики в ее руках пестрели весело, задорно. Один из них Иван сам и расписывал еще во время экспедиции на «Титаник»; он только теперь его узнал. На стаканчике были изображены разноцветные рыбки. После извлечения из воды они сделались яркими, как будто их нарисовал ребенок.