Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон Страница 55

Беременность Анны будущим королем, о которой она столько толковала, не помешала ей готовиться к визиту во Францию. Она собиралась очаровать французский двор. Визит этот имел особое значение: император Карл вновь угрожал Англии вторжением и пользовался в этом полной поддержкой нового Папы, посему Генрих намеревался посетить континент и своего капризного французского союзника. Ничто не могло прельстить Анну больше, чем перспектива пошива нового гардероба, и она прямо заявила, что для поездки во Францию он ей жизненно необходим. Мистер Скут и его помощники трудились денно и нощно, создавая новые платья любимых Анной цветов: темно-розового и темно-красного, всех оттенков корицы и осенних листьев. Наряды эти сильно отличались от тех, что были в моде при королеве Екатерине. Теперь юбки поражали еще большей длиной и пышностью, а кружевные рукава напоминали крылья ангелов. Вновь дюжинами шились ночные сорочки из мягкой ткани, тачались десятки пар бархатных комнатных туфель. Каждый наряд был призван скрыть округлившийся стан Анны. Для вечерних туалетов были придуманы новые головные уборы, расширявшиеся над висками, «дабы привлечь внимание кушам и отвлечь от живота», — как метко заметил мистер Скут, к неудовольствию Анны.

Когда ребенок зашевелился в чреве королевы, ее вновь обуял приступ лихорадочной деятельности, но мира в королевской семье так и не установилось. Случилось это потому, что король, всегда изменчивый и непредсказуемый, велел включить принцессу Марию, восемнадцатилетнюю дочь королевы Екатерины, в свиту Анны.

— Не бывать этому! — кричала Анна в негодовании. — Не хочу, чтобы эта упрямая, избалованная и высокомерная девчонка с ее папистскими выкрутасами приближалась ко мне!

Мария, верная своей матери, отказалась признавать решение об аннулировании брака короля и «вдовствующей принцессы» Екатерины. Она открыто называла свою мать королевой, себя — принцессой и, не стесняясь, обзывала крошку Елизавету ублюдком. Я считала Марию храброй девушкой и в глубине души восхищалась ее приверженностью своим убеждениям, но не могла не думать, что смелость эта — следствие глупости. За месяцы, прошедшие со дня гибели Гэльона, я поняла: идти в атаку на могущественного врага с поднятым забралом — путь к самоуничтожению. Гораздо лучше нападать скрытно, используя стратегию и тактику подковерной борьбы.

Как я и предполагала, настойчивое желание Марии именоваться принцессой и отказ признавать первенство Елизаветы (хотя малютки в эти дни даже при дворе не было), привели Анну в бешенство.

— Девчонку нужно выпороть! — кричала королева. — Пусть подчинится или отправляется в тюрьму!

Между королем и Анной то и дело вспыхивали ссоры, сменяемые взаимной холодностью супругов. Мария торжествовала — она наслаждалась своим кратким успехом в роли мучительницы ненавистной соперницы своей матери. Но, как и следовало ожидать, Анна победила. Ведь это она носила под сердцем следующего короля Англии и не уставала об этом напоминать. А король, пусть и ужасный в гневе, был страдавшим от недуга, загнанным в угол правителем, больше всего жаждавшим наконец-то получить наследника.

В конце концов Марию отослали с запретом появляться при дворе вплоть до дальнейших распоряжений. Анна в момент своего торжества потребовала еще одного: Кентская Монахиня должна быть казнена немедленно, до того как попробует причинить вред еще не рожденному наследнику.

Король слишком устал, чтобы спорить. Монахиню пытали: ее слабую плоть рвали до тех пор, пока она не взмолилась о ниспослании ей скорой смерти. Как заявил король, под пыткой она призналась, что вовсе не является пророчицей, что Господь не говорит с ней или ее устами. Возможно, она получала деньги от посла Шапуи за то, что предрекала падение дома Тюдоров. На эти предсказания должны были опираться заговорщики, сеявшие смуту в народе и готовящиеся поднять восстание против властителя Англии за то, что он посмел избавиться от своей испанской жены.

Казнь Элизабет Бартон, известной как Кентская Монахиня, должна была состояться в конце апреля, и Анна объявила, что и она сама, и все ее фрейлины будут на ней присутствовать.

Глава 19

Весеннее солнце ярко сияло на синем небе, по которому неслись перистые облачка, в воздухе чувствовалась прохлада: с реки в нашу сторону задувал легкий ветерок. Мы заняли отведенные нам места во внутреннем дворе Тауэра, прямо рядом с виселицей. Тут же стояла Анна, которая зябко ежилась, словно ее бил озноб. Наша королева твердо решила своими глазами посмотреть казнь Кентской Монахини от начала до конца, но сейчас ей пришлось ждать, а она этого не любила, как не терпела и малейшие неудобства. Анна теснее запахнулась в подбитую мехом мантию и нетерпеливо постукивала носком туфельки по пыльным булыжникам, которыми был вымощен двор. На ее лице появилась гримаса неудовольствия.

После ожидания, казавшегося бесконечным, из темницы появились стражники. Их алебарды угрожающе сверкали на солнце. Они полукругом окружили узницу — маленькую босоногую женщину в рваном и грязном серо-зеленом платье. Кентская Монахиня двигалась вперед неуверенными шагами, спотыкаясь и глядя себе под ноги. Длинные темные волосы падали ей на лицо. Она казалась гораздо тоньше, чем тогда, когда я видела ее в обители Святой Агнессы. По правде говоря, сейчас она была худа как скелет и шла, вытянув перед собой истощенную руку, как будто бы ощупывала воздух или боялась упасть.

Под оглушительный бой барабанов она вышла из круга стражников и медленно, неверными шагами, двинулась в сторону эшафота, где была воздвигнута виселица: два столба и балка между ними — пугающее в своей простоте сооружение, на котором скоро оборвется жизнь этой женщины. За ней по ступеням эшафота поднялся священник. Он встал у нее за спиной, когда Кентская Монахиня повернулась лицом к рокочущей толпе.

И тут случилось нечто невероятное. Монахиня высоко подняла голову и откинула волосы. Мы увидели, что лицо ее покрыто синяками, но как будто бы светится изнутри неугасимым огнем. В это же мгновение ударила молния, и сразу после этого прогрохотал гром. Первые тяжелые капли дождя упали на эшафот, на булыжники мостовой, на сверкающие алебарды стражников и на рубище Кентской Монахини. Пыль под нашими ногами тут же стала грязью, потому что дождь полил как из ведра. С неба буквально низвергались потоки воды. Раздался еще один оглушительный удар грома. В мгновение ока мы промокли до нитки, но Анна словно бы не заметила этого. Подол ее платья потемнел от воды и грязи, легкие туфельки были безнадежно испорчены, но она не сошла со своего места и твердо дала нам понять, что все мы — ее десять фрейлин в полном составе — должны остаться с ней.

— Гром среди ясного неба! — кричали люди в толпе. — Монахиня снова творит чудеса! Это божественный знак!

На эшафоте появился герольд. Двое слуг держали над ним кусок грубого полотна, защищавший его от дождя. Он развернул свиток и принялся читать:

— Элизабет Бартон, известная также как Кентская Монахиня, ты признана виновной в измене. Хоть ты и призналась в том, что лгала о своих видениях и получала деньги от врагов нашей страны, дабы нанести урон власти Его Величества короля Генриха, ты приговорена к смерти через повешение за свои злые дела. Желаешь ли ты сказать что-нибудь перед тем, как сей приговор будет приведен в исполнение?