Простушка - Коди Кеплингер Страница 55

Так может, каждая девчонка иногда чувствовала себя жупой?

– О боже, я уже опаздываю, – спохватилась Викки, когда прозвенел последний звонок. – Побежала.

Я смотрела, как она собирает свои учебники, берет сумку, и думала: что сейчас происходит у нее в голове? Теперь, после всего случившегося, осознает ли она последствия своих действий?

Наших действий.

– Еще увидимся, Бьянка, – сказала она и направилась к выходу.

– Пока, – ответила я. А потом выпалила – само вырвалось: – И знаешь, Викки… прости меня. То, как о тебе говорят – это неправильно. Просто помни о том, что их слова не имеют значения. – Я снова подумала об Уэсли и о том, что он сказал мне тогда, в своей комнате. «Те, кто обзывают тебя, просто пытаются самоутвердиться за твой счет. Они тоже совершали ошибки. Не ты одна».

Викки, кажется, удивилась.

– Спасибо, – ответила она и открыла рот, словно хотела добавить что-то еще, но потом снова закрыла. И, не говоря ни слова, вышла из туалета.

Может быть, Викки сегодня же вечером пойдет и переспит еще с одним парнем. Может, этот опыт ничему ее не научит. Или, наоборот, она изменится – по крайней мере, станет осторожнее. Этого я не знала. Это был ее выбор. Ее жизнь. И я не имела права ее осуждать.

У меня никогда не было такого права.

И вот, шагая по коридору и опаздывая на английский на целых пять минут, я пообещала себе, что хорошенько подумаю, прежде чем снова назвать Викки – или кого-то еще, раз на то пошло, – потаскушкой.

Потому что она такая же, как я.

Такая же, как все.

У всех у нас было кое-что общее. Мы все были шлюхами, стервами, синими чулками и жупой.

Я была жупой. И в этом не было ничего плохого. Ведь та, что никогда не чувствовала себя уродиной, даже подружиться ни с кем по-настоящему, наверное, не может. Все мы иногда считали себя дурнушками. И почему я сразу до этого не додумалась? Почему так долго переживала из-за этого тупого прозвища, хотя на самом деле все было так просто? Мне бы гордиться тем, что я жупа. И гордиться своими прекрасными подругами, которые, оказывается, тоже считали себя жупами!

– Бьянка, – окликнула меня миссис Перкинс, когда я вошла в класс и села на свое место. – Лучше поздно, чем никогда.

– Это точно, – ответила я. – Извините, что задержалась.

* * *

Добравшись наконец до дома совершенно без сил, я не смогла заставить себя вскарабкаться по лестнице, рухнула на диван и забылась блаженным сном. Я и забыла, как это приятно – спать днем. Европейцы знают в этом деле толк, устраивая сиесту. Вот бы всем американцам включить дневной сон в свое расписание: он очень освежает, особенно после такого насыщенного драматическими событиями дня.

Я проснулась почти в семь вечера, и на подготовку к свиданию с Тоби осталось не так уж много времени. После сна волосы встали дыбом, как стог сена, и на исправление этого уйдет целый час. Вот радость-то.

После того, как я начала встречаться с Тоби, я стала уделять больше внимания своей внешности. Его, конечно, совсем не заботили такие вещи. Нарядись я в костюм клоуна с радужным париком, Тоби и тогда сказал бы, что я выгляжу прекрасно. Но мне теперь постоянно хотелось производить впечатление. Так что я распрямила волосы и собрала их в высокий хвост, надела серебряные клипсы (я ужасная трусиха и боюсь прокалывать уши) и отыскала блузку, подаренную Кейси на мое семнадцатилетие. Блузка была белая, из шелковистой ткани с изящным серебристым орнаментом, и обтягивала мою грудь, отчего мои крошечные выпуклости казались чуть больше.

Когда я наконец, спотыкаясь, спустилась по лестнице в туфлях на платформе, рискуя безопасностью ради того, чтобы казаться выше ростом, было уже почти восемь. Проходя мимо кухни, я постаралась не смотреть в ту сторону, потому что папа, видимо, решив, что розы от Тоби, поставил вчера букет в антикварную вазу на обеденный стол. Это было мило, но один взгляд на ярко-красные цветы провоцировал во мне досадные сомнения. И вот я зашла в гостиную, плюхнулась на диван и стала ждать своего кавалера, пообещав себе, что разберусь в своих любовных делах в выходные.

Поскольку мне нечем было заняться, я взяла «Телегид», лежавший на журнальном столике, и принялась изучать программу. Между страницами была вложена желтая бумажка-наклейка, и я открыла журнал в том месте, где он был заложен. Видимо, в воскресенье вечером папа решил посмотреть марафон «Семейных уз» и использовал бумажку как закладку. Я улыбнулась, достала из сумки ручку и написала на листке: «Я сделаю попкорн». Вот придет папа с собрания «Анонимных алкоголиков» и увидит мою записку.

Я положила журнал на столик, и тут раздался звонок в дверь. Я встала так быстро, как только могла, пытаясь при этом не упасть, и подошла к двери, рассчитывая увидеть Тоби с сияющей улыбкой на лице, которую я, впрочем, совсем не заслуживала. Но с порога мне улыбался совсем другой человек, хотя эта улыбка тоже была сияющей и белозубой.

– Мам? – чуть ли не шепотом выговорила я. Со стороны я, наверное, была похожа на героиню мыльной оперы, которая только что узнала, что ее злая сестра-близнец жива. Я смущенно откашлялась и выпалила: – Ты что здесь делаешь? Я думала, ты в Теннесси.

– Я была в Теннесси, но приехала тебя навестить, – ответила мама, склонив голову набок – типичный жест кинозвезды. Платиновые волосы аккуратно заколоты на затылке, красно-черное платье до колен – моя мама совсем не изменилась.

– Но сюда же ехать семь часов.

– Поверь, я в курсе. – Она раздосадованно вздохнула. – Семь с половиной с пробками. Так ты пригласишь меня в дом или как? – Она теребила ручки сумки, и я поняла, что она нервничает, снова оказавшись в нашем доме.

– Ммм… конечно, – я отступила в сторону. – Заходи. Извини, но папы сейчас нет.

– А я знаю. – Она оглядела гостиную, и меня вдруг охватило беспокойство. Она смотрела на кресло и диван, которые когда-то считала своими, так, будто раздумывала, имеет ли право садиться на них теперь. – По пятницам у него собрания «Анонимных алкоголиков». Он мне сам сказал.

– Вы с ним разговаривали? – Вот это новость. Насколько я знала, с маминого приезда в прошлом месяце мои родители избегали друг друга, как огня.

– Два раза говорили по телефону. – Она перестала разглядывать мебель и посмотрела на меня. Ее взгляд пригвоздил меня тяжелым грузом. – Бьянка, дорогая… – Ее голос был нежным и печальным. Мне было больно его слышать. – Почему ты не сказала, что он снова запил?

Я поежилась – мне хотелось ускользнуть от ее взгляда.

– Не знаю, – пробормотала я. – Наверное, надеялась, что все само пройдет. Не хотела волновать тебя из-за ерунды.

– Бьянка, я понимаю, но это серьезно, – проговорила она. – Теперь, надеюсь, ты и сама это понимаешь. Если это когда-нибудь снова произойдет, не скрывай от меня. Все мне расскажи. Поняла?