Неотразимый обольститель - Бетина Крэн Страница 55

Смысл того, что он сказал, не сразу дошел до нее. Она слегка отдвинулась в его объятии, чтобы посмотреть ему в лицо. Огоньки в глубине его глаз призывали ее испробовать этот вид власти.

– А если я решу, – Беатрис подумала о дразнящих и мучительных способах, с которыми познакомилась в «Восточном дворце», – что тебе надо иметь дело со строгой школьной учительницей?

Его глаза вспыхнули.

– Прекрасно!

– Или я захочу... чтобы ты позировал для меня, как модель для художника?

Он улыбнулся медленной, неисправимо-порочной улыбкой.

– А ты быстро все схватываешь. Ее взгляд искрился лукавством.

– Я знаю из авторитетных источников, что с конгрессменами надо обращаться пожестче.

– Пожестче. – Коннор прижал ее руку к своей груди, а потом направил ее ниже. – М-м-м. Конечно, обращайся пожестче... – Тут он посмотрел на нее. – Какие это источники? Кого ты знаешь, кто бы так обращался с конгрессменами?

– Дидрэ – кажется, так ее зовут, – ответила Беатрис, прищурившись.

Коннор нахмурился, не понимая... Потом вспомнил все, о чем она только что говорила, и сообразил, где она могла повстречаться с таким «источником».

– Кажется, ты в «Восточном дворце» зря времени не теряла.

Беатрис тихо рассмеялась и стала гладить его обеими руками, исследуя сквозь одежду, запоминая, удовлетворяя любопытство, которое снова просыпалось с каждым изменением позы или движения. Она прижала ткань жилета и рубашки вплотную к его груди, а потом потерлась о нее щекой.

– Сними их, – сказала она, отступая, чтобы видеть все. Коннор сбросил с плеч пиджак, расстегнул жилет, потом снял рубашку. При мягком свете масляной лампы Беатрис обошла вокруг него, кончиками пальцев касаясь крепкой мускулатуры и гладкой кожи, стараясь запомнить каждую ложбинку и выпуклость его тела.

– Ты такой красивый, – голосом, глухим от желания, проговорила она. Затем, намереваясь воспользоваться властью, которую он сам дал ей в руки, Беатрис подошла поближе и прошептала: – Сними и брюки тоже.

– Если я это сделаю, – дрожащим голосом произнес он, – то следующими будут твои юбки.

– Ты что, отказываешься?

Мгновением позже он стоял перед ней обнаженный, удивив ее легкостью, с которой разделся. Коннор вел себя так, словно это было самой естественной вещью на свете. Наверное, так оно и было. Потому что когда она приказала ему раздеть и ее и он подчинился, постепенно снимая с нее все, она ощутила, как становится свободнее. Они стояли обнаженными друг перед другом, и Беатрис подумала, что это самый естественный и честный способ общения между мужчиной и женщиной. Никакого притворства и хитрости. Никаких уверток и обмана.

Беатрис ожидала, что Коннор примет ее в свои объятия, но он молча стоял с горящими глазами и пылающим в возбуждении телом. Внезапно она поняла. Он ждал, чтобы она сделала первый шаг... отдавал власть в ее руки... ту власть, которой она добивалась и в которой так нуждалась. Коннор знал о ней все. Он знал, что ей требовалось, чтобы почувствовать себя в безопасности и стать свободной.

– Отнеси меня в кровать, Коннор. И люби меня, – попросила Беатрис.

С неторопливой нежностью он впустил ее на девственно-белые простыни. Беатрис вздрогнула, когда он лег рядом и начал покрывать ее тело поцелуями. Потом он медленно опустился на нее, а она согнула ноги в коленях, обхватив его бедрами и наслаждаясь ощущением тепла и тяжести его тела.

Раскрываясь под его поцелуями, Беатрис жаждала все новых ощущений. Покусывания... открытия с каждым вздохом, каждым прикосновением, каждым движением. Каждая частица ее существа оживала, стремясь к этому живительному единению. Она приняла его в своем теле, дрожа, когда он проник в нее и когда начал двигаться с изысканной неторопливостью. Зрелый возраст и годы воздержания заставляли его контролировать себя, и каждое движение доставляло неизъяснимое блаженство и ему, и ей. Мудрость, идущая из глубины веков и ничего общего не имеющая с ее собственным опытом, подсказывала Беатрис, что его прикосновения и ласки, поцелуи и горячий шепот были вызваны не только страстью. Они были отголоском внимания и восхищения, вызванного тем чудом, когда человек обнаруживает схожие качества в другом человеке... в своем двойнике.

Сладкая дрожь охватила их слившиеся воедино тела. Они погрузились в волны чувственного жара, их ощущения становились все более захватывающими. Каждый знал, к чему ведет это нарастание возбуждения, и оба отдались ему без остатка, пока завершение не вознесло их к высшей точке бытия. На одно невыразимое мгновение исчезли все преграды – и телесные, и духовные, и не было предела этому всеохватывающему, пронизывающему наслаждению.

Потом пришел покой, их сердца замедлили свой бег, дыхание выровнялось, и Беатрис увидела Коннора по-новому. Они лежали рядом, отдыхая в восхитительном полусне, и она поняла, что в его жизни тоже произошла огромная перемена. Он освобождался от напряжения, легко расставался со своими ожиданиями и требованиями, позволяя ей быть самой собой.

Когда спустя некоторое время Беатрис проснулась, Коннор, мягко ступая, возвращался к кровати, неся ей бокал вина.

– Спасибо.

Она села, оперлась спиной о подушки и до пояса накрылась простыней. Пока Беатрис пила, он опустился на кровать к ней лицом и начал обеими руками медленно поглаживать ее ногу ниже колена.

– Что ты делаешь? – Беатрис с удивлением посмотрела на него.

– То, что тебе понравится, – с легкой обольстительной улыбкой ответил он.

Коннор вел пальцами вверх по икре, потом вниз и вокруг щиколотки, повторяя все снова и снова. Каждый нерв в ее теле запел, когда он положил ее ступню себе на колени и круговыми, массирующими движениями начал большими пальцами разминать стопу. Вверх по икре, вниз... растирая, нажимая, гладя... пока она не закрыла глаза. Его прикосновение было немного эротичным, но в то же время заботливым и ласковым, и это одновременно и возбуждало, и расслабляло Беатрис. Пусть он ведет свои сладкие речи, даже не открывая рта. Когда Коннор на мгновение остановился, она открыла глаза и пошевелила пальцами ноги, как бы прося его продолжать.

– Если так пойдет и дальше, то мы сможем превратить тебя в романтичную особу, – усмехнувшись, сказал он, глядя, как ее глаза заблестели от возбуждения.

– Меня? – Она глубоко вздохнула и удовлетворенно откинулась на подушки. – Ну, думаю, бывает кое-кто и похуже. Конокрады, работорговцы, убийцы...

Глубокий горловой смешок Коннора почему-то вызвал приятные ощущения в ноге Беатрис.

– Опасная компания у нас, романтиков, – проговорил он.

– Романтики и сами опасные люди, – глядя на него, возразила Беатрис. – Романтики позволяют себе мечтать. А мечты вызывают появление всяких новшеств и реформ, даже революции.

– Звучит мрачно. Я в последнее время не устраивал никаких революций.