Смена - Светлана Павлова Страница 55

Я знала, что изнаночный шов жизни зачастую выглядит куда уродливее нарядной вышивки напоказ. Знала, что делать выводы по соцсетям – это как смотреть в микроскоп с дефектом линзы. Знала, как работает спасительная анестезия лайков – простого и понятного мерила социального одобрения. Все я это прекрасно знала, но в предложенную картинку поверила безоговорочно.

Слежка в метавселенной закончилась, лишь когда моя задница заныла от сидения на камне. Я побрела к лагерю, и уже у самого входа мы встретились. Пройдемся? Сама не знаю, зачем предложила: проявлять инициативу не хотелось из принципа, да и о чем говорить в связи с открывшимися обстоятельствами, было неясно. Антон ответил: «Давай, только недолго». А потом спросил: «А разве нам можно сегодня общаться?»– «Ну, если очень хочется»,– разрешила я.

Мы шли в тишине, потом он, будто все еще сомневаясь в возможности разговаривать, жестом предложил сесть на скамейку. Я продолжала молчать и бесцельно рылась в своей сумке, будто искала там тему для беседы.

–Ты знаешь, Вет, такое дело. Все сказать хотел, но не решался…

С печальной ясностью в голове пронеслось: «Сейчас скажет: давай, типа ничего не было».

–Короче, это… Я ведь женатый.

–М-м-м…– Я поджала губы и покивала, якобы с легким осуждением, а на самом деле втайне радуясь, что это обстоятельство открылось еще вчера благодаря моему варварскому ноу-хау. Подготовилась, так сказать.

Повисла пауза, в которую как раз просилось упоминание моего грядущего замужества.

–Чего кольцо не носишь тогда?– (Я не смогла рассказать.)

Антон засмеялся:

–Блин, это долгая история.

–Да я не тороплюсь.

–Короче, я однажды с бомжом подрался. Травмировал руку…

–А дальше что?

Антон тяжело вздохнул:

–Ну как что… Палец отрезали. Вместе с обручалкой.

–Тьфу, дурак.

–Да ладно тебе.

–Понятно.

–Веришь?

–Не-а.

–Никто не верит, ты представляешь?

–Представляю.

–Ну и чего же нам с тобой теперь делать?

–А ты что хочешь?– (Надо же, как иногда могу!)

Антон закурил и выпустил дым через ноздри. Давно заметила за ним эту привычку: дымить носом, когда напряжен.

–Я хочу проводить время с тобой. При этом не хочу ставить под удар свою нормальную жизнь.

Обычно в такие моменты я успокаиваю себя тем, что возню нехороших мыслей типа «Вот урод» устраивает не сердце, а миндалевидное тело в мозге, то самое, отвечающее за страхи и эмоции. Я всеми силами протестую: «Как же тебе, миндалевидное тело, не стыдно? Посмотри вон на префронтальную кору – какая она искусница в вопросах рационального». Молодцы, конечно, эти популяризаторы науки – ловко своими книжками снимают с нас ответственность и субъектность. Мол, никакой ты не хозяин жизни, хозяева – нейроны в твоем мозгу.

После, услышав «Давай, что ль, сегодня ко мне», я ожидаемо поплыла. Чёртовы нейроны. Ни стыда перед Вадиком, ни чувства вины перед ней, одно лишь предвкушение встречи. И ходишь потом совершенной дурой – никого не слушаешь, улыбаешься песням, заглядываешься на небо.

Как же я это люблю.

* * *

О своих прямых обязанностях я вспомнила лишь к дискотеке. Сначала дала девчонкам задание выбрать книжку на чтения. Канючили «Сумерки», но я отвергла ее, спросив: «А чего уж тогда не “50 оттенков серого”?» (покрасневшие щеки, некуда деть глаза).

Маша предложила компромисс в виде «Грозового перевала»: «Между прочим, Белла из “Сумерек” читала эту книжку!» И была поддержана Катей. Сказала: «Норм тема, это про дворянскую телку, которая застэнила нищеброда». Смысл слово «застэнила» яуточнять не стала, чтобы не ронять авторитет прогрессивного педагога.

Болтая с девчонками, я заметила Юлю – ту самую, с мужским шампунем. Она была единственной в девичьей комнате, не принимавшей участия в разговорах, чем-то сосредоточенно занимаясь у себя на кровати. Я подошла ближе и увидела, что она кромсает ножницами концы джинсов.

Я кивнула на край матраса, глазами спрашивая, можно ли присесть. Юля пожала плечами.

–Что делаешь?

–Штаны режу.

–Зачем?

–Просто.

–Да ладно!

Юля отложила ножницы, мотнув головой в сторону пустой кровати. Та принадлежала Марине, давно успевшей стать самой популярной девочкой лагеря. И главной булли вместе с тем.

–И чего она?

–Сказала, что у нас джинсы с Петей одинаковые.

–И?

–Ну, типа, я пацанячьи ношу.

–Так, может, это он девчачьи носит!

Юля только вздохнула.

–И что ты теперь собираешься делать?

–Бахрому.

Я вышла в вожатскую. И, едва отыскав косметичку, которую Люся, конечно же, не положила на место, вытащила оттуда маникюрный набор. Вернувшись в спальню, я протянула ножницы Юле:

–На, они поострее.

Юля посмотрела на меня удивленно и с долей недоверия. Поколебавшись, все-таки взяла.

–Ну, как тебе день молчания?

–Да нормально, я привыкла,– ответила она, не отрываясь от штанов.

–В смысле?

–Да дома тоже говорить особо не с кем.

–Как это не с кем?

–Ну, бабушка в Липецке, а папы дома почти не бывает.

–Работает много?

–Ага, в трех магазинах охранником. Кредиты у него…

–А друзья у тебя есть? Во дворе или школе.

–Не-а.

–Почему?

Юля слегка оживилась:

–Ну, девочки у нас все просто кринжухи. А мальчики издеваются. В тетрадь харкнуть могут. Один в этом году волосы мне обрезал.– Она показала на коротенький хвост.

Я долго подбирала слова – так, чтобы они не прозвучали словами «с высоты лет» инесли хоть сколько-нибудь тепла.

–Ты не поверишь мне, наверное, но это правда: просто знай, что через несколько лет все это не будет иметь значения.

–Какая разница? Сейчас-то отстой.

–Да это понятно. Но отстой переживается легче, когда знаешь, что он закончится.

–И вам помогло?

–Ну…

–Да что вы вообще знаете про отстой?

–Много чего! Мне мама ноги брить не разрешала, и парни надо мной смеялись. Выкладывали в школьный паблик коллаж из моих фоток и крема для депиляции. Говорили, что я тупая, и чморили за поношенные вещи старшей сестры. И валентинки я сама себе отправляла на четырнадцатое февраля. Короче, я очень даже знаю, что такое отстой.