О рыцарях и лжецах - Татьяна Веденская Страница 54

В этот момент я потеряла сознание.

Когда я снова нашла его, я сидела связанная, с каким-то куском грязной тряпки в качестве кляпа во рту, с жутким мешком на голове. Наверное, со стороны я напоминала киношных заложников террористов. Изнутри, из мешка, все выглядело иначе. Я была буквально раздавлена природным инстинктом, я не могла драться, я не могла убежать. Я хотела кричать и давилась собственной слюной.

– Тише там, – сказал кто-то мне, когда я попыталась освободиться. Бесполезные усилия. В машине было тесно, много людей. Полная «БМВ» «шариков». Я попыталась выровнять дыхание и успокоиться, чтобы не потерять сознание снова. Я представила себе полную комнату шариков – обычных воздушных шариков – и принялась их лопать. Они взрывались с характерным хлопком. Если держать мысли на привязи, то почти не страшно. И почти не хочется знать, куда мы едем.

– Не кури тут, – недовольно бросил кто-то, голос глухой, как будто издалека. Я не чувствовала запах дыма. Это, наверное, из-за мешка. Интересно, нас хоть кто-то хватится? Кто-нибудь сообщил полиции о нашем захвате? Соседи ведь должны были все видеть, все-таки я орала так, что любой бы выглянул в окно. Как резаная я орала. Наверняка полдома смотрело на то, как меня впечатывают в мерзлый февральский снег, как волокут к машине с мятым крылом, как я сопротивляюсь изо всех сил.

Меня неожиданно швырнуло в сторону, и я навалилась всем своим неуклюжим телом на чье-то еще. Я была тяжелой и не могла сама выправиться и сесть нормально. Когда ты связан, ты теряешь баланс, теряешь способность пользоваться своим телом с легкостью. Даже если связаны только руки, это мешает ходить. Это заставляет чувствовать себя вещью, это унижает.

– Потише на поворотах, – сказал тот, кто сидел рядом со мной. Машина притормозила, а затем и вовсе остановилась. Мы доехали. Похитители, видимо, совершенно не волновались относительно того, что я могу увидеть что-то лишнее, потому что кто-то из них снял с меня мешок. Это был не тот «шарик» с разбитым лицом. Кто-то другой, кого я не видела.

– Эй, жива? Будешь себя правильно вести? – спросил он, и я замычала в ответ. Мне повезло, что у меня во рту был кляп, потому что то, что я мычала, явственно показало бы, что вести себя я не буду. Не собираюсь.

– Давай, помоги мне вторую вытащить, – сказал кто-то, и я резко дернулась, чтобы развернуться. Я сидела в середине на заднем сиденье. Рядом со мной сидел тот, что с разбитым лицом. А с другой стороны – все еще без сознания – моя родная, любимая сестра Фаина. Слезы брызнули из моих глаз, и инстинкт в который раз взял верх. Я билась и кричала – прямо так, в кляп. Бессмысленно, но я просто не могла остановиться. Это было мое «дерись». Бежать было уже просто некуда. Фаина была взята в заложники моей глупости. Игоря с нами не оказалось, но я еще не знала, хорошо это или плохо. Я ничего не знала.

Нас вытащили на улицу. Я успокоилась только после того, как второй «шарик», тот, без разбитого лица, спокойный, бритый, с татуировкой молнии на виске, ударил меня коленом в живот. Уже спокойную, меня втащили в дом. Я поняла, что мы где-то за городом, по совершенно не свойственной Москве тишине и по высокому зеленому забору – такие окружают только загородные дома людей, желающих подозрительной изолированности от внешнего мира.

Дом за углом забора был большим и квадратным и чем-то походил на те, что дети строят из кубиков «Лего». Никакого дизайна, прямые стены, прямоугольники окон, зато размеры впечатляли. Впрочем, времени впечатляться у нас не было. Нас с Фаей завели в подвальное помещение и посадили на два стула. За спинами у нас стоял огромный русский бильярдный стол.

Фая пришла в себя только там, внизу, и проявления ее природного инстинкта были точно такими же, как у меня, – она задергалась и попыталась кричать. Я давилась злыми слезами от бессилия, я ничем не могла ей помочь, и я совсем не хотела, чтобы ее били коленом в живот. Как только мне вынули кляп, я крикнула ей, чтобы она успокоилась. Фая увидела меня и побледнела. Так было еще хуже.

– Ну что, начнем? – спросил меня спокойный «шарик». Беспокойный, с разбитым лицом, подбежал и склонился ко мне.

– Что ты ему сказала? Что ты ему сказала, тварь? – крикнул он, плюя мне в лицо. Страх.

– Кому – ему? – спросила я, просто чтобы потянуть время. Я знала, о чем идет речь. Я знала, а Фая – нет. Она не знала о бомбе по имени «Садко». – Ивану Кирилловичу Банщикову? Вы его имеете в виду? Я ведь с ним встречалась. Только интерес ваш мне непонятен, вы же там были.

– Отойди, Санёк, – процедил спокойный «шарик». – Не мелькай. – И снова повернулся ко мне: – Что же это ты ему решила позвонить вдруг? Ведь уже месяц прошел, а? Что изменилось?

– Думала долго, – пожала плечами я. Он задумчиво посмотрел на меня, и я невольно сжалась, ожидая очередного удара в живот. – Я не буду с вами говорить, разве не понятно? Не буду, пока она тут. Я должна знать, что вы ее отпустили, тогда я все вам расскажу.

– А у меня есть другой план, – отчеканил спокойный «шарик». – Я буду бить твою подружку, пока ты не заговоришь.

– Лиза, остановись. Остановись, черт, – процедила Фая. – Они нас не отпустят, ни тебя, ни меня.

– Подружка моя ничего не знает, – сказала я и посмотрела на сестру с максимальной степенью выразительности. Подружка. Гхм, может быть, они даже не знают, что мы сестры. Может быть, все, что они обо мне знают, – это то, что я встречалась сегодня с их боссом. Позвонив при этом с телефонного номера «курьера» из Краснодара.

– Знает или нет – выясним, – пообещал мне «шарик».

– Отпустите ее, и ваша последняя надежда на спасение, может, и не сорвется. Потому что так-то вы все тут трупы.

– Я тебя саму сейчас грохну, сука! – заорал Санёк. Имя я проговорила про себя трижды, чтобы в случае чего не забыть. Страх.

– Я никого не отпущу, – покачал головой спокойный «шарик».

– Тогда мы в тупике, – как могла спокойно сказала я. – Если у меня нет никакого шанса вылезти из этой передряги живой, то какой смысл мне сейчас откровенничать с вами.

– Такой смысл, что тебя тут сейчас будут очень больно бить, – забросил «крючок» «спокойный». Я нервно сглотнула. Самое сложное – выходить из патового положения, когда тебя в любой момент могут ударить в живот. Или чего похуже. Но патовое положение на то и патовое, что обе стороны игры в нем чувствуют себя максимально хреново. Фактически игра уже закончилась, и нужно просто принять этот факт, понять и простить. Но каждый из нас еще верит, что у него остался ход. Спокойный «шарик» верит, что его ход – это ударить меня в живот. А какие ходы есть у меня? Врать и надеяться, что кто-то купится? Говорить правду и надеяться ровно на то же самое? Как отличить правду от лжи, особенно в мире, где одно от другого практически неотличимо?

Так ли уж важна истина, чтобы за нее убивать или умирать? Мало кто из человеческого вида готов видеть вещи такими, какие они есть. Слишком страшно, слишком неопределенно. Нам до зарезу необходимо знать, что все будет хорошо. Нам нечего делать в мире, где вероятность этого хорошо – 14,8 %. Я никогда не была сильным человеком, или смелым человеком, или дерзким и уверенным в себе человеком – никем из тех, какими мечтают быть многие мои клиенты. И я даже не мечтала об этом. Сейчас я просто хотела жить. Снова увидеть детей. Расставить все точки над i. Начать все заново, не с чистого листа, но заново. Поехать к маме и пожелать ей счастья.