Мальчики да девочки - Елена Колина Страница 54

– Когда отец в Белую Церковь уезжал, у него лицо было как у мальчика, как будто он боялся, что его накажут. Дед мой – человек идеи... он столько лет не отвечал на его письма, выходит, идеи были для него более живыми, чем единственный сын?

– Ты и сам такой же, – небрежно сказала Лиля. – Это у вас семейное – вам ваши идеи дороже людей.

– Я? Почему я такой же? – возмутился Леничка.

– Ты мог бы подарить ему на вокзале свою книжку, ему было бы приятно. А ты не подарил, потому что книжка тебе дороже, чем отец... – Лиля говорила, дразня, улыбаясь, на самом деле она не думала так, она вообще об этом не думала, просто вспомнила лицо Ильи Марковича, не такое, как обычно, растерянное, даже немного жалкое.

– Чепуха, – решительно заявил Леничка. – Хотя... возможно, ты права...

– Знаешь что? Давай мы сейчас этот твой сигнальный экземпляр положим в Александра! – оживленно сказала Лиля. – Илья Маркович приедет и найдет, и будет ему подарок! Давай-давай!

Александром между ними называлось бюро красного дерева эпохи Александра Первого в кабинете Ильи Марковича.

– Книжку! – распорядилась Лиля, протягивая руку. – Не притворяйся, что она не при тебе, ты с ней не расстаешься! Подписывай прямо сейчас, пиши: «Моему отцу от сына с любовью»!

– Вот так пошло? – засомневался Леничка.

– Нисколько не пошло, он твой отец, ты его сын. Хочешь, напиши «с уважением», но «с любовью» лучше... Подписывай!

Леничка все-таки написал по-своему: «От тебя пришла ко мне тревога и стихи. Отцу в бесконечность дней». И Лиле не показал.

Напевая «подарок, будет подарок», Лиля потянула на себя крышку бюро, – крышка откинулась на стальных полукругах, открывая ящики и ниши. Между полками и боковыми ящиками было углубление по всей длине бюро. Лиля потянула центральный ящик, зацепила рукавом штифт, дернула нетерпеливо, и один из расположенных по сторонам столбиков выскочил и повис над столом.

– Сломала, – извиняющимся тоном сказала Лиля. – О-о, нет, не сломала... тут потайной ящик, как интересно! Можно я посмотрю... – И тут же сунула руку в ящик и вытащила что-то завернутое в белую тряпицу, мгновенно развернула тряпицу и прошептала восторженно: – Пистолет! Какой красивый! Смотри, какой он черный, блестящий! – Балуясь, она приставила пистолет к виску: – Пиф-паф!

Леничка вскочил, отобрал у нее пистолет, шлепнул по руке.

– Это кольт, в нем два патрона... – рассмотрев, сказал он.

– Ты любишь оружие? Как все мужчины? Думаю, настоящие мужчины все любят...

– Глупышка ты, Хитровна, – махнул рукой Леничка. – Я ненавижу оружие. Человек, стреляя, верит, что убийство решает вопрос. Ему люди представляются фигурами на шахматной доске – кто пешкой, кто ферзем, кто королевой, но все неживые, а единственный живой – это он сам.

– Человек идеи? – понятливо сказала Лиля. – Человек идеи – это тот, у кого можно найти пистолет в потайном ящике, да?

– В кольте два патрона... – задумчиво сказал Леничка. – Отец не смог убить. Но кого он ХОТЕЛ убить? Беллу и ее любовника, Беллу и себя?

– Нам никогда не узнать, – вздохнула Лиля. Как все же странно и страшно, когда человек говорит о матери как о чужой женщине...

Леничка выглядел совершенно ошеломленным, и она заговорила с ним, как с ребенком, тихо и ласково:

– Давай положим этот пистолетик назад, хорошо? Можно я сама положу, я очень люблю открывать и закрывать потайные ящики...

– Убери свои шаловливые лапки, Хитровна, маленьким девочкам нельзя трогать пистолетики, – Леничка аккуратно завернул кольт в белую тряпицу и убрал на место.

– А твою книжку мы положим вот здесь, на виду. Илья Маркович приедет и сразу же обрадуется... – Лиля пристроила на бюро тонкую серую книжку «Леонид Белоцерковский. Стихи. 1921 г. Издательство „Картонный домик“« и принялась сосредоточенно, чуть ли не высунув язык от старания, нажимать на все штифты по очереди, пока наконец не закрыла потайной ящик.

– Какая ты очаровательная, Хитровна, когда чем-то увлечена... – улыбнулся Леничка. – Ты из шепота слов родилась, в вечереющий сад забралась и осыпала вишневый цвет... [25]

– Вот ты говоришь, мы с ним всего два раза встречались, – томно произнесла Лиля. – Но, во-первых, не два, а три, а во-вторых, одна встреча может быть как вся жизнь, и радость будет...

Леничка сделал вид, будто зажимает ей рот платком, и забормотал:

– И всем казалось, что радость будет, что в тихой заводи все корабли, что на чужбине усталые люди светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, и только высоко, у Царских врат, причастный тайнам, плакал ребенок о том, что никто не придет назад [26].

– Я не хочу сейчас стихов, я хочу разговаривать, – капризно поморщилась Лиля. – И что же, что три встречи? С обычным человеком, как наш домашний Ромео, счет идет на обычные встречи, а с НИМ – совсем другой счет...

* * *

...На первый взгляд на Надеждинской все шло по-прежнему. Дина пропадала в школе, Ася служила, Лиля давала уроки и переводила, и вечерами они уходили в Дом искусств. По-прежнему устраивались литературные четверги, в доме все так же мельтешили поэты, читали стихи, пили чай, играли в фанты.

Кроме поэзии появились и другие увлечения – этот дом, полный молодых и очарованных жизнью, как будто пропускал сквозь себя все идеи времени.

Леничка бывал в Публичной библиотеке, читал иностранные журналы, которые хоть и с перебоями, но все еще иногда доходили. Из этого получилась новая мода – тематические вечера про «интересное». Леничка увлеченно рассказывал всем про витамины и вирусы, и это была совсем невиданная вещь, – все давно знали, что можно заболеть «от микробов», то есть от грязных рук, но чтобы микробы летали по воздуху?!

Один шуточный вечер провели под девизом «Спасайся от вирусов»: каждый завязал себе ту часть тела, которую считал наиболее подверженной вирусам, за отсутствием бинтов, просто тряпками. Леничка завязал себе рот, Дина коленку – она часто падала на коленку, а Павел Певцов обмотался тряпками с ног до головы...

Леничка заинтересовался психоанализом, изучил «Введение в психоанализ», уделив особенное внимание главе «Сновидения», и несколько вечеров все провели за толкованием снов.

– Сон – это послание, изложенное метафорическим языком, это язык мозга, а толкование сновидений – это основной путь к познанию бессознательного, – объяснял он.

Леничка пытался погрузить кого-нибудь в гипнотический сон, и здесь самой главной стала Дина, – уставшая, она мгновенно засыпала в кресле, а когда ее расталкивали, с важностью заявляла – видела сон. Дине всегда снились простые вещи, например, зонт или шляпа. Но зонт оказался эротическим символом, и шляпа тоже оказалась эротическим символом. Леничка уверял, что эротические сны – показатель здоровья, но обиженная Дина наотрез отказалась участвовать в эксперименте. Кроме нее никто не мог задремать на глазах у всех, а ночными снами никто не пожелал делиться, так что за неимением снов толкование сновидений быстро сошло на нет.