Мир, где нет тебя - Екатерина Риз Страница 54

– Даже когда ты присылала фото, я не понимала, насколько всё печально.

Лана вздохнула, остановилась у окна, руки на груди сложила.

– Мне нужно своё жильё, Фрося. Чтобы Игнатьеву не в чем было меня упрекнуть. И всё не так ужасно, не придумывай. Миллионы людей так живут. И даже хуже. А это дом, мой собственный дом. Мне повезло, что я успела привести его хоть в такой порядок. Тут крыша текла, и пол на кухне прогнил. Теперь от этого и следа не осталось. Здесь вполне можно жить.

– Считаешь, что этого достаточно?

– Очень надеюсь. Костя обещал найти мне работу.

Фрося моргнула и всерьёз заявила:

– Мне сейчас будет плохо.

Лана невесело хмыкнула.

– Да уж. В тридцать лет начинать поиски работы… Кому сейчас нужен мой диплом искусствоведа.

– Лана, чем ты будешь заниматься? Ты даже печатать толком не умеешь.

– Думаешь, меня бы взяли секретаршей?

– Конечно. Ноги у тебя длинные.

– Тогда можно и не уметь печатать, – попыталась пошутить Лана. Но, в итоге, вздохнула. – Если надо будет, я научусь. И печатать, и готовить, и полы мыть.

– Ещё не хватало.

– Я должна содержать ребёнка.

– Ты должна нанять хорошего адвоката и стрясти с этого сукиного сына всё до последней положенной тебе копеечки! А не ныть.

– Я не ною.

– Ноешь. Я слышу. Он тебе должен, Лана. Где бы Игнатьев был, если бы ты не толкала его вперёд в последние пять лет. Они все, все тебе улыбались, а уж потом ему. Да половина его сделок – это твоя заслуга. Банкеты, фуршеты, заглядывание в глаза иностранным партнёрам. Не знаю, что он про себя думает, но его фарфоровая улыбка маменькиного сынка ни хрена не стоит.

– Я пришла к ним в дом с одним чемоданчиком. И с ребёнком. Свекровь любила мне об этом напоминать. Это я им должна, мне внушали эту мысль долгие годы.

– Мало ли что они внушали. – Фрося поёрзала на неудобном диване. Окинула взглядом комнату с новыми обоями, которые совершенно не спасали положения. И без всякого перехода, спросила: – Кто тебе помог?

– Друг. – Лана подумала о Шохине, и про себя удивилась, и даже решила исправиться: – Наверное, друг. Если честно, мы не слишком хорошо знакомы.

– Вы не слишком хорошо с ним знакомы, но он помог тебе украсть ребёнка. Занятно. Видимо, ему к такому не привыкать.

– Не говори так. Просто я знала, что он может помочь, и попросила. А он не отказал. У него самого дети, он меня понял.

– У этого понятливого жена есть?

– Есть.

– Что ж, я и не надеялась.

Лана рассмеялась. Предложила:

– Давай ужинать? Я приготовила макароны с соусом. Вроде, получилось неплохо.

– Мне уже страшно.

– Не придумывай. Раньше я готовила. Редко, но первый муж не имел привычки критиковать мою еду. Я даже кашу Соне варила, когда она была совсем маленькой.

– С ума сойти. Думаю, тебе светит карьера шеф-повара.

– Что ты вредная такая?

– От беспокойства, – посетовала Фрося. – У меня душа болит. И сердце. За тебя, между прочим.

– Я знаю. Пойдем? Соня уснула.

Лана прошла на кухню, а Фрося задержалась на диване, разглядывала непритязательный пейзаж на стене, давнюю работу матери Ланы. Но сказала совсем о другом:

– А я решила, что ты к отцу Сони обратилась за помощью.

Лана снова заглянула в гостиную, на подругу взглянула с намёком. И повторила приглашение:

– Пойдём ужинать.

Дала понять, что отвечать на подобные провокационные вопросы не собирается.

Странное было ощущение. Иван плохо спал ночью, и утром поднялся ни свет, ни заря. Всё думал о бывшей жене, об их недавнем ночном разговоре, и о том, какой он увидел Лану. Она была незнакомой и непривычной для него. Хотя, если признаться честно, по крайней мере, самому себе, то все последние годы, он себе представлял её именно такой. Холодной, расчётливой, и даже называл стервой, прочитав очередное интервью её мужа или увидев фотографии бывшей жены в разделе светской хроники. Она казалась ему чужой, и он давно с этим смирился, а если и начинал злиться, то понимал, что злится на чужого, непонятного ему человека. А это было глупо и непродуктивно, раз она не могла об этом знать, и легче было отбросить эти мысли, а то и посмеяться над собой. Это, кстати, помогало. Не хотелось быть посмешищем даже в собственных глазах, поэтому Иван долгие годы предпочитал не заговаривать ни с кем о своём браке, не удивлять никого тем, что он вспоминает о бывшей жене куда чаще, чем следовало, через десять-то лет. Когда она уже давно чужая жена.

Наверное, он жуткий собственник, потому что он не хотел знать, что его женщина, которую он любил или питал к ней определённую симпатию или даже страсть, теперь принадлежит другому. Поэтому никогда и не сохранял дружеских отношений со своими пассиями, отношения с которыми заканчивались. Даже если они заканчивались по обоюдному согласию, без скандалов и обид, и человек был ему интересен и приятен, через некоторое, довольно непродолжительное время, Иван сводил отношения на нет. Конечно, случись такое, что одна из бывших возлюбленных обратится к нему за помощью, он не откажет, но общаться, встречаться, интересоваться личной жизнью, это не для него. Он давно пришёл к выводу, что уходя надо уходить. Если что-то разбивается, то очень сложно потом делать вид, что склеенная чашка не портит вид всего фарфорового сервиза. Это откровенный самообман.

Всё это было понятно, давно стало принципиально и никогда им самим не оспаривалось. Поэтому неприятнее всего было осознавать, что он собственным принципам наступает на горло, не в силах справиться с желанием выяснить, что происходит в доме напротив, и чем занята бывшая жена. Всё, что Лана говорила ему в последние дни, при их последних встречах, ему активно не нравилось. Он не хотел этого слышать, она будто специально подтверждала все его догадки о своей меркантильности и расчётливости, и даже не стеснялась этого. И всё это должно было вызывать бурю негодования в его душе, и он на самом деле это чувствовал, непонимание и возмущение, но зачем-то пошёл к ней вчера, интересовался ремонтом и искренне предлагал помощь. При этом отдавая себе отчёт в том, что дело именно в ней, в Лане. Если бы на её месте была любая другая, он бы не стал лезть, посчитал бы, что это не его дело. Уже давно не его дело, и с этим вполне можно себя поздравить. А слова Ланы его задели, куда больше, чем собственные просьбы действовать здраво. Она попросила его обратить своё внимание на Лесю, и это неожиданно всерьёз Ивана зацепило. Словно ему напомнили его место. На коврике у двери. Поначалу он переживал именно это ощущение, затем подумал про Лесю, и разозлился на себя. Она ведь замечательная, даже Лана заметила и ему об этом сказала…

Или специально сказала? Но, скорее всего, ей на самом деле наплевать, и он своим проснувшимся желанием помочь, что-то для неё сделать, лишь помешал. Навязчивость никого не красит.