Прошлое - Алан Паулс Страница 54

К этому времени они уже вышли на улицу. У них за спиной один за другим гасли прожектора подсветки театра. Дул сильный и прохладный ветер. София как-то сразу погрустнела. «Я замерзла. Знаешь, вчера в это время я… Слушай, может быть, кофейку где-нибудь выпьем?» — «Нет, София. Я же тебе сказал — у меня официальный ужин в ресторане». — «Ну зачем тебе туда идти, — перебила его София, — если Кармен там не будет?» — «Это к делу не относится». — «Римини, как ты меня утомил. Признайся ты себе наконец — нам нет нужды начинать все с нуля. И это, между прочим, наше с тобой преимущество. Огромное преимущество. Пойдем. Там, на углу, есть неплохой бар». София придвинулась к нему поближе, закрываясь от ветра, и почти силой повела за собой вниз по парадной лестнице театра. «София, я не могу. Серьезно, — сказал Римини, отстраняясь от нее. — Меня ждут». Несколько секунд они молчали. Налетел сильный порыв ветра, разметавший по улице мусор и заставивший обоих чуть прикрыть глаза; София закашлялась и попыталась поднять воротник, которого у ее куртки не было; убрав с лица растрепанные ветром волосы, она сказала; «По крайней мере до машины ты меня можешь проводить?» — «А где ты припарковалась?» — «Подожди. Это что за улица?» — «Урибуру». София растерянно огляделась, явно не понимая, где она находится и где теперь искать машину. Затем она достала ключи, сделала несколько неуверенных шагов и вдруг остановилась около «Рено-12», припаркованного, как оказалось, совсем рядом с ними. Открыв дверь, София оглянулась и спросила: «Скажи ты мне, наконец, — открытку получил?» Римини молча кивнул, и София с улыбкой на губах забралась в машину.

Римини пошел вдоль по улице, не дожидаясь, пока София уедет. Он решил воспользоваться ситуацией: он был на улице, а София в машине — зацепка, конечно, слабая, но упускать этот шанс не следовало. Римини бодро зашагал по направлению к проспекту Кальяо, но чем больше становилось физическое расстояние между ним и Софией, тем труднее ему было отвлечься от мыслей о ней. Вроде бы можно было радоваться победе: он без потерь пережил очередную встречу с бывшей женой; но вот ведь какое дело — все то, что она успела рассказать ему за эти десять-пятнадцать минут, все те ловушки, которые она так старательно расставляла и которые он так умело обошел, все очарование, направленное на то, чтобы заставить его хотя бы ненадолго задержаться, — все это не выходило у него из головы, а значит, забыть Софию окончательно, вычеркнуть ее из памяти у него так и не получилось. София исчезла — но эффект ее присутствия сохранялся, и слова, уже независимые от первоначального контекста, возвращались зловещими прорицаниями; так звук еще долго висит в воздухе после того, как палец перестает давить на клаксон. Да, сейчас он был в безопасности; но угроза, как какой-нибудь на редкость живучий вирус, всего-навсего в очередной раз сменила форму. Вирус покинул Софию, как бросают на дороге отслужившее транспортное средство, и мгновенно обернулся облаком мельчайших частиц, повисших в воздухе, окруживших его со всех сторон и уже нацеливших на него свои крохотные жала, челюсти, или чем там они еще могут кусаться. Да, в предыдущем раунде он устоял — но остался совершенно беззащитен перед следующим. Влияние Софии, ее незримое присутствие медленно, но верно разъедало защитную оболочку, которая отделяла его от мира, делало ее прозрачной и пористой: даже ветер дул уже не снаружи, не вокруг тела Римини, а внутри него — прямо в животе, в легких, заставляя сжиматься от холода его сердце. Он остановился на краю тротуара, подавленный, не зная, что делать дальше. Как жить, если у тебя нет никаких секретов? София вскрыла и выпотрошила его, вывернула наизнанку, как перчатку. Да, все правильно: он влюбился в Кармен. Его ноги еще сладко подкашивались при воспоминании о том восторге, который он испытал там, за кулисами, среди пыльных декораций. Вот только что он мог предложить своей возлюбленной? Ровным счетом ничего. Кандалы, которые приковывали его к прошлой жизни, — и Веру. Меньше, чем ничего. Он представил себе выражение лица Кармен, ее остывающий взгляд, сужающиеся зрачки, когда она будет уже не оценивать его, а приговаривать, — а он, едва она появилась в его жизни, уже не представлял, как можно обходиться без ее тепла. Ему на мгновение стало так стыдно за себя, что он непроизвольно зажмурился и ступил на проезжую часть наугад, вслепую. В следующую секунду он не то услышал, не то почувствовал, что к нему на огромной скорости приближается машина. Он открыл глаза: из-за угла, взвизгнув шинами, прямо на него вылетел автомобиль с погашенными фарами, водителю которого удалось затормозить буквально в нескольких сантиметрах от Римини, заперев его между своей и двумя другими машинами. Все произошло так стремительно, что Римини даже не успел испугаться. А София — она уже была рядом с ним. Она говорила, нет, кричала ему что-то. В первую очередь он увидел ее открытый рот — что-то живое на той мертвой бледной маске, которую представляло в этот момент ее лицо. Чуть позже до его слуха донесся и голос Софии: «…твою мать, какого хрена ты решил, что можешь так плевать на меня? Мы двенадцать лет прожили вместе, а теперь у него, видите ли, нет времени на то, чтобы поговорить со мной! Да как ты смеешь быть таким ублюдком! Думаешь, тебе это все так сойдет? Думаешь так и прожить — ни за что не отвечая, без прошлого, так, словно у тебя никогда ничего не было? Римини, ты же за это поплатишься! На меня наплевать — поступай со мной как хочешь. Но ты сам… проблема-то в тебе! В твоей гнилой душе! У тебя же вместо сердца камень, камешек, съежившийся от испуга! Ты меня слышишь, скотина?! Скажи же хоть что-нибудь. Ты же болен! Ты гниешь изнутри! От тебя вонь идет! С тобой рядом находиться невозможно! Посмотри на меня. Смотри в глаза, дерьмо, когда я с тобой разговариваю! Слышишь, это я, София! Ну, говори, скажи же мне хоть что-нибудь! Скажи прямо сейчас! Потому что потом, когда ты все поймешь, будет уже поздно. Я же знаю, что ты все равно придешь ко мне. Не сейчас, так позже. На коленях приползешь. Попросишь о помощи, а я… Знаешь, Римини, что будет со мной? Я к тому времени уже умру. И что ты будешь делать, когда меня в живых не будет? Кто будет любить тебя так…» Она бросилась его целовать. Ее руки опутали его руки, а ее губы и язык буквально вскрыли его рот, пробили баррикаду из сжатых зубов, и Римини почувствовал, как в него вонзилась холодная, влажная молния — не небесная, а какая-то подземная. Римини окоченел от ужаса, не зная, что делать; до его слуха доносились лишь гудки клаксонов и возмущенные крики водителей, которым машина Софии перекрыла проезд. Наверное, он так и не увидел бы той страшной аварии, если бы его внимание среди этой какофонии не привлек негромкий, чуть дребезжащий голос пожилого человека, который спрашивал у кого-то: «Сеньорита, что с вами? Вы хорошо себя чувствуете?» Но он услышал эти слова и понял, что относятся они не только к какой-то невидимой девушке, но и к нему самому; Римини заставил себя сосредоточиться и внимательно оглядел окружающее пространство, стараясь заглянуть за полукруг машин, скопившихся вокруг «рено» Софии. Вот! Ну как же он раньше не подумал! Он должен был это предвидеть. Сначала в его поле зрения оказался высокий худощавый старик, даже не одетый, а скорее завернутый, запеленутый в длинный плащ, опирающийся на металлическую трость, — он стоял на ближайшем углу тротуара, а рядом с ним — нет, уже не стояла, а метнулась от него прочь такая знакомая тень. Да нет, не может быть, мне показалось, пытался успокоить себя Римини, вспоминая, что еще несколько секунд назад видел над крышей одной из остановившихся по соседству машин лицо Веры — даже не возмущенное, а потрясенное и испуганное. Очнувшись, Римини вырвался из объятий Софии и, прежде чем та вновь набросилась на него с обвинениями, успел во весь голос прокричать Верино имя. На миг Римини засомневался, действительно ли видел ее там, рядом с перекрестком, и скорее по инерции, чем осознанно посмотрел туда, где по-прежнему неподвижно стоял старик с блестящей полированной тростью. Выражение его лица не на шутку испугало Римини; он проследил направление его напряженного взгляда и увидел Веру, которая бегом, лавируя между машинами, пересекала широкий перекресток по диагонали — при этом двигалась она по такой запутанной траектории, словно хотела как можно дольше задержаться на опасном пятачке. Будь это безобидной игрой, Римини с удовольствием посмеялся бы над мечущейся из стороны в сторону — как упругий мячик — Верой, но теперь ему было не только не до смеха, но и вообще ни до чего. Римини захотелось отвести взгляд от этой пугающей картины, но его внимание приковал к себе сначала очередной гудок клаксона, затем чудовищно громкий визг истирающихся об асфальт огромных шин — Римини показалось, что он в ту же секунду почувствовал запах паленой резины, — глухой негромкий удар и последовавший за ним страшный грохот и скрежет; еще не осознав случившееся, но уже почувствовав, что произошло что-то страшное, Римини привстал на цыпочки и увидел, как Вера на секунду взлетела в воздух — точь-в-точь как невесомые газетные листы, которые ветер гонял в тот вечер по улицам. Затем на мгновение стало темно, а когда Римини вновь обрел способность видеть, все было уже кончено: Вера лежала навзничь на мостовой — неподвижная, с растрепавшимися, закрывшими лицо волосами, — а рядом с нею грозно и в то же время беспомощно крутилось колесо перевернувшегося грузовика.