Род-Айленд блюз - Фэй Уэлдон Страница 54

Еще не поздно. Надо попросить Уильяма, чтобы повернул назад. Она уже открыла было рот, но закрыла, ничего не сказав. Сколько можешь, столько делаешь для других, но не больше. Сегодня ее день, ее и Уильяма.

“Сааб” выехал за поворот. И перед ними, во всей невероятной неожиданной пестроте, вознесся над лесом ослепительный изумрудно-зеленый игрушечный дворец, весь в шпилях, башенках и флагштоках.

— Казино “Фоксвуд”, — радостно провозгласил Уильям. — Моя тайна. Собственность индейского племени машантакет-пекот. Тут резервация, все доходы освобождены от налогов во искупление прошлого ущерба.

— Вот так тайна. От тех, кто проезжает этой дорогой, такие хоромы не утаишь, — заметила Фелисити.

— Это сон. Сон, который оборачивается явью. Счастье, отнятое и возвращенное. Немыслимые богатства из самых фантастических грез. Это волнение в крови, непреодолимый соблазн и неограниченная свобода выбора. Это битва с самим собой. Эрос перед лицом Смерти. Он тянет, манит, влечет, но так и не наступает. Это моя жизнь, не считая тебя. На той неделе я играл за лиловыми столами, там минимальная ставка — пятьсот долларов. Отбирал только оранжевые фишки, это значит по тысяче за один кон. Взял пятьдесят тысяч и ушел, ничего не проиграв, мне надо было ехать к тебе. Это твое влияние, Фелисити. Ко мне возвратилась удача. Чувствуешь? Удачей пахнет в воздухе.

Он вел машину и улыбался, но не ей, а просто, чтобы она видела. В глазах его блестело предвкушение. Она тоже ощущала притяжение магнита. Дорогу заполнили подъезжающие машины. Здешние паломники. Фелисити ревновала, ей хотелось, чтобы он был занят только ею. Это уже не муха в подливе, а большая, извивающаяся пучеглазая гусеница. Этого она не ожидала.

— Какое чудовищное сооружение, — произнесла она с нарочитым английским акцентом. — Поразительно. Кто это разрешил?

Она чувствовала, что говорит как сестра Доун, но ничего не могла с собой поделать.

— Тут не требуется никаких разрешений, — ответил Уильям. — Это их земля, а не дяди Сэма. К этому привыкаешь и даже входишь во вкус. Я бываю здесь каждый день — по утрам, с тех пор как познакомился с тобой, и еще два-три вечера в неделю.

— Игорный дом, — сказала Фелисити. — Ты игрок. Вот почему ты нищий и живешь в “Розмаунте”. Это наркомания.

— Хорошая машина, хорошие ботинки, хороший галстук — это все уже мое. Не отнимут.

— Отнять не отнимут, но сам ты легко можешь это пустить по ветру, — резко возразила она.

Он понурился, печальный, не нашедший понимания. Она положила ладонь ему на колено, и он подозрительно быстро воспрял духом. Слишком уж он был в ней уверен. Может быть, она сумеет его отучить? Когда-то она уже собиралась отучить одного — кто он был, тот пьяница беспробудный? — и конечно ничего не вышло. Тогда пропагандировали освобождение от алкогольной зависимости по системе “Двенадцать шагов”. Но кто когда подымался выше шестого шага? “Привет, я бывший игрок, бывший наркоман, алкоголик, сексуальный маньяк. К вашим услугам”.

Уильям Джонсон, нераскаявшийся игрок. Берешь из банка деньги, ставишь на лошадь или, что в сущности та же лошадь, на рулетку в казино, потом покряхтишь немного, постонешь, поноешь и снова отправляешься в банк за деньгами. Впрочем, он, кажется, не из тех, кто ноет. Ей захотелось закрыть на все глаза, убедить себя, что это не важно, семидесятидвухлетний мужчина имеет право на развлечения. Но что сказал бы Эксон? Его твердое, доброе лицо застыло бы в неодобрительной гримасе. Даже Бакли в Саванне, игравший в покер за лакированными столами в домах у своих дружков, никогда не посещал казино.

— Вот почему родные тебя оставили, — сказала Фелисити. — Вот почему ты оказался один. Они не могли с этим мириться.

— Маргарет — сука. Ей только и нужно было, что завладеть домом. Она его и захапала.

Это было сказано грубо, со злостью — свойства, которых он ей до сих пор не показывал. И вот теперь проявил как бы ненароком — дал ей предлог порвать с ним, нырнуть обратно в укрытие под “Золотой чашей”, чтобы в стычках с сестрой Доун ждать, покуда не призовет к себе Западный флигель. Нет, все лучше, чем туда, даже ухаживания записного игрока, когда он отрывает время от своей страсти, чтобы уделить внимание тебе.

— Ну так как? — спросил он. — Повернем обратно? Это для тебя уж чересчур? Нестерпимо вульгарно?

— Вовсе нет, — ответила она.

— Уфф! Слава богу, — вздохнул он и с размаху нажал на акселератор. Было ясно, что если он отвезет ее домой, то сразу же развернется и снова прикатит в этот многокрасочный диснеевский замок. Примите нас черненькими.

Они подъезжали, и шпили и башенки становились все разнообразнее: одни оказывались бирюзовыми, другие серебряными; волшебство таяло, это уже была скорее большая ярмарка, чем небесный чертог Микки-Мауса. Разумеется, крайне вульгарная, вопиюще не вписывающаяся в окружающую природу, но при этом все-таки как бы здешняя, присущая этой местности. Индейцы пекоты передумали, отвернулись от природы, которая оказалась ложным божеством, дряхлым, беззубым, слабосильным перед лицом противника с практическим складом ума. А природа — что? Общайся с природой сколько хочешь, сливайся с ней, твори мифы, обожествляй ее и возвеличивай, умиротворяй и задабривай, все равно рано или поздно она тебя предаст. Природа встала на сторону белого человека, как он ни вытаптывает, ни губит леса, убивает зверей, выжигает прерии; она восхищается им. Говори громко, действуй беспощадно, побеждай. Выживание хитрейших, а не отважных. Природа это уважает.

Уильям и Фелисити оставили “сааб” в подземном гараже — в просторной полуосвещенной бетонной пещере — и поднялись в лифте на верхние этажи, шумные, людные, стеклянные. Здесь толпились лилововолосые и лысые, немощные и крепкие (в небольшом количестве), хромые, быстроногие (в малом числе) и те, которые еле ковыляют. Всех окуривали запахи дешевой стряпни, всех объединяло общее дело, компанейское тепло, волны торжества и отчаяния, сочувствия одних другим. Общий враг если и находится среди них, то это само казино с его выручкой, но как они все стремятся ему навстречу и как этот враг с ними ласков, как манит и пугает стена гула; ритмичное биение смутно знакомой музыки на фоне дребезжания тысячи игровых автоматов, отзванивающих поражения и победы и щедро сыплющих монеты. Служители здороваются и ласково улыбаются. Отдайте ваши денежки, и все будет прекрасно. Мы следим, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Доверьтесь нам. Мы тут все — ваша добровольная большая семья; здесь ваш дом, тепло, поддержка да плюс приятное волнение риска, продолжение молодости другими средствами. Смельчаков влечет к столам, где играют в кости, в блэк-джек; тут раздаются отрывистые, отечески строгие мужские голоса: “Усвойте раз и навсегда: ставьте, пожалуйста, фишку не на черту, а выше черты. Выше, вам говорят, оглохли, что ли?” — и женские, по-матерински заботливые, у рулетки: “Вы уверены, что вы этого хотите? Таков ваш окончательный выбор?” А у стены, при игральных автоматах, в полутемных залах, находишь наконец любящих братьев и сестер, которых никогда не было, целые когорты, шеренга за шеренгой, они ликуют при твоих победах и, как зачарованные, крутят вместе с тобой молитвенное колесо: семерки, полоски, вишенки, выигрыши.