Долгожданная встреча - Шанна Кэррол Страница 54

ЭТАН ПАКСТОН

Сын

8 февраля 1874 – 8 февраля 1874

В огне и тьме…

Ее сын… сын ее мужа. Этан… Хорошее имя… Он мог стать замечательным счастливым ребенком. На них напали во вторник. Какая-то старая песенка: «Коль родился во вторник, будешь счастлив и…» Этан… Рыдания рвались наружу, и Карен безуспешно пыталась подавить их. Тру положил руку ей на плечо, и Карен, почти не замечая, что делает, уткнулась лицом ему в грудь.

– Ну-ну, не плачь… – тихо проговорил Тру, похлопывая ее по плечу. – Все будет хорошо, дочка… Все будет хорошо. – Дочка? Странно, почему он до сих пор избегал этого слова. Глядя поверх головы Карен, Тру прочел выгоревшую надпись: «Сара Энн Пакстон». В конце концов, почему бы и нет? Человеку нужна дочь – так же, как и сын.

Рыдания Карен постепенно утихли, и Тру подвел ее к гранитной глыбе, с которой открывался чудесный вид на раскинувшуюся внизу долину.

– Вы видели его, Тру?

– Я принимал роды, – бросил он в ответ.

Карен вопросительно посмотрела на него.

– Вы что же, хотите сказать, что?.. – Она густо покраснела.

– Почему ты этого стесняешься? Я четыре раза принимал собственных детей да еще кучу телят и жеребят. Так что не стоит и думать об этом. – Он замолчал и с грустью взглянул на кресты. – Но это не забывается.

– А как он выглядел? Я имею в виду… – Карен замялась, пытаясь подобрать слова. – То есть он был… нормальным?

Лицо Тру окаменело, все эмоции, оживлявшие его мгновение назад, исчезли.

– Он был… славным.

– А он…

– Он умер, Карен, – перебил ее Тру. – Ты можешь задать тысячу вопросов, но это не вернет его, а себе ты причинишь новую боль. – Он устало махнул рукой в сторону могил. – Уж я-то знаю.

Постепенно напряжение отступило. Любуясь картиной величественной природы, Карен взяла себя в руки, и когда она заговорила, ее голос звучал уверенно, даже равнодушно:

– Куда он уехал, Тру?

– Вэнс?

– Да.

Старик задумался.

– Трудно сказать, – наконец молвил он. – Мой мальчик скачет, пытаясь уйти от своей боли, скачет, словно пытается обогнать самого дьявола. Не знаю, где закончится эта бешеная гонка, но надеюсь, что, остановившись, он поймет: то, от чего он пытается убежать, находится внутри его. Единственный способ уйти от большой беды – вернуться туда, где все произошло.

– Он вернется.

– Ты хочешь этого? Зная, какие чувства он сейчас испытывает к тебе? Как относится к тому, что произошло?

– Да.

Улыбнувшись, Тру кивнул:

– Я знал, что в тебе есть мужество. Понял это в то же мгновение, когда впервые увидел тебя.

Ветер тяжело вздохнул, спускаясь с гор. Карен оглянулась на могилы.

– Возможно, он прав… – проговорила она неуверенно. – Возможно, в этом действительно моя вина.

– Ерунда, – проворчал Тру; – Мы все ищем виноватого, хотя его на самом деле нет. Впрочем… если кто во всем и виновен, так это я.

Карен ждала – она была ошеломлена его словами. Пнув вниз, какой-то камешек, Тру посмотрел, как он летит вниз, а потом встал и вернулся к могилам. Чувствуя, что ему хочется что-то сказать, Карен пошла следом. Несколько минут они молча стояли бок о бок, наблюдая за парящим над их головами ястребом; тот взмахом своих крыльев будто скрепил новое соглашение между отцом и дочерью, заключенное перед лицом природы.

– Джако – мой сын, – наконец сказал Тру.

Карен оторопела.

– Джако?.. – переспросила она.

– Это случилось во время войны тридцать шестого года. Одно из событий, которые происходят по воле случая. Я был в составе части, осаждавшей старую Санту-Ану, мы должны были помешать продвижению врага. В чем, признаться, не преуспели. Не было ни одного стоящего сражения, лишь иногда мы обменивались парой-другой выстрелов с патрулем, по ночам устраивали засады и разбегались до того, как враги успевали нас переловить. Но если говорить честно, жизнью своей мы рисковали ежедневно.

Элизабет не было со мной, более того, я считал ее мертвой, как и многих, кто оставался в доме, – мексиканцы сожгли его. Как-то раз мы встали на постой у лагеря беженцев, чтобы оградить их от мексиканцев. В одной из семей была дочь – черноволосая красавица с горящими глазами. Она танцевала для нас, и мы как завороженные, забыв обо всем на свете, смотрели на нее. Она и я… Я пошел следом за ней от костра, потому что заметил, что она, как говорится, положила на меня глаз. В эту ночь для нас не существовало ни семьи, ни завтрашнего дня. Только я, она, ночь и огромная луна, взиравшая на нас сквозь листву мескитового дерева.

А на следующее утро, – продолжал Тру, – на нас напал полк солдат. Мы сражались, а она была рядом – заряжала ружья и следила за тем, чтобы порох не намок под дождем. После этой битвы наша группа пошла в одну сторону, а черноглазая красавица со своей семьей – в другую. Позднее я присоединился к Сэму Хьюстону в Сан-Джасинто, и мы вместе прогнали мексиканцев. Был объявлен мир, после чего я разыскал Элизабет, и мы стали строить новую жизнь.

Прошло целых двадцать лет, прежде чем я опять встретил Марайю. – Карен от изумления охнула, но Тру, не обратив на это внимания, продолжал: – Я отправился на разведку – надо было найти украденных лошадей – и по пути случайно набрел на банду команчей, которые напали на семью пастуха. Я помог этим людям отбиться от индейцев, а уж потом выяснилось, что помогал я семье Марайи. Команчи ограбили их, а Марайя была замужем и ждала ребенка. Я забрал их в Паке, и через три месяца на свет появилась Марселина. А еще через два месяца Альфредо, ее отец, пропал. Ушел куда-то, и больше никто его не видел. Думаю, на него напали индейцы. Марайя осталась жить у нас. Она хотела уехать, но Элизабет настояла на том, чтобы она осталась. – Он замолчал, устремив взгляд на могилу жены. – По-моему, – вновь заговорил Тру, – Элизабет знала о том, что произошло между нами, но за все годы нашей совместной жизни ни словом не упрекнула меня.

И лишь когда Джако напал на нас, я узнал, что он – мой сын. Марайя родила его зимой после нашей первой встречи, а когда ему исполнилось восемнадцать, она поведала ему, кто его отец. Бедняга всю жизнь ненавидел белых, и тайна его рождения привела Джако в ярость. Ненависть разрывала его^ толкая на все новые и новые преступления. Уже тогда фамилия Пакстон была известна в этих краях, что особенно злило. Джако. Он считал, что должен по справедливости получить свою долю ранчо. Но как незаконнорожденному ему ничего не полагалось, и он поклялся убить меня. Это было незадолго до того, как он совершил первое убийство и сжег хижину старого мексиканца. А уже через год он прославился своими преступлениями и превратился в настоящего разбойника. Я хотел поговорить с ним и послал к нему гонца с письмом. Но мой посланец так и не вернулся. Позже мы нашли его сапоги и… – Тру помолчал. – И… часть его тела, приколоченную к кедру в роще… Я знал, что парня сжигает ненависть, но чтобы убить собственную мать… – Он посмотрел на Карен увлажнившимися глазами, в которых застыли слезы.