Западня, или Исповедь девственницы - Ксения Васильева Страница 53

Алек кивнул, но содрогнулся: ему вовсе не хотелось оставаться в этом теперь странном саду, с зажженной елью, с игрушками и подарками под ней и с двумя молчащими людьми на снегу, то ли спящими, то ли… мертвыми…

Отец бросил ему полушубок на плечи, за что Алек его мысленно поблагодарил, но вслух не сказал ничего, не мог, и прямой, в темном вечернем костюме, стойко зашагал к даче — навстречу воплям, истерикам и рыданиям.

Лерка, когда ушел на «дело» Санек, уютно устроилась в кресле. Она приготовилась ждать и была почти на сто процентов уверена, что Наташка перепугается и отдаст все, что у нее есть. А есть у Наташки, скажем прямо, немало, пусть не прикидывается овцой. «Впрочем, — призналась Лерка, — она и не прикидывается».

Вот на этих приятных мыслях она и услышала выстрел, а вскоре и крики. В тишине сада они хорошо разносились. Лерку затрясло: «Санька пришибли… Не Наташка же! Сандрик! Больше некому!» Санек орал истошно и надрывно и вдруг замолк. Кончилась, Лерка, твоя идея. Не надо было лезть в это гнилое — с самого начала — дело! Она чуть не выпрыгнула из кресла, накинула свою «ламу» и в дверь не пошла, а выдавила оконце и вылезла наружу: какие-то голоса доносились до нее, кто-то кричал что-то, но она не слушала.

Пролезла в дыру (хорошо, Санек эту дыру проделал!) и была такова. В пансионате она не стала выписываться, а, забрав свои вещички, по снежку-по морозцу рванула к шоссейке, где остановила частника, и он ее за тридцать баксов домчал в Москву. Она решила, что завтра же звонит в Минск и отъезжает к сестре навечно, станет гражданкой Белоруссии. Даже о квартире не думала Лерка — так она боялась Сандрика и мести.

Катька сидела у стенки гаража, вся заледенев, и тоже боялась. Боялась за папаню. Вдруг он, пьяный ведь, скажет еще что тетеньке Наташе этой, а она Сандрика позовет…

Тут Катька услышала выстрел и потом папкин голос — он что-то кричал про Сандрика, а потом закричал так, будь его режут. Скорей к папке! Только бы папка был жив и уехали бы они в Супонево.

Вот тут-то и заплакать бы и зареветь Катьке, но слез не было — один страх и ужас, что папаньку убили. Катька, ничего не понимая, выскочила из своего укрытия и поскакала по снегу, туда, где виднелись люди. Катька поняла, что один как бы сидит на корточках, а двое неподвижно лежат на снегу. И папки нигде нет. Когда она подбежала, то даже не посмотрела на того, кто сидит на корточках, а бросилась (и все с сухими, как кора, глазами!) к тем двоим, что лежали на снегу…

Там лежали папка и Сандрик. Катька узнала его по белым волосам, перевела безумный взгляд на папаню — у того лицо краснело кровью, синело от мороза и синяков.

Катька покачнулась, упала в снег на колени перед этими двумя и завыла в голос-голосину:

— Ой, милые-и вы мои-и! Ой, да как же я на земельке-то без вас бу-уду!.. — Но этот вой-плач так вдарил ей самой по сердцу, что она прихватила себя рукой за рот и уже тихо скулила и подвывала, как раненая собака, как смертельно раненная собака, раскачиваясь взад и вперед, не чувствуя холода… И тут в калитку затрезвонили. «Скорая»! Алек облегченно вздохнул и помчался открывать…

Светлана тоже сидела у постели дочери. Та лежала и живая и неживая — сомнамбула… Она ничего не знала и не помнила о том, что произошло. Сознание ее остановилось на безумных пьяных глазах Санька и его мерзком дыхании и на том, что с нее рвут одежду, она обнажена, ей холодно и сейчас с ней произойдет то, что произошло много-много лет назад, и она от этого умрет.

Светлана не плакала. Она будто бы заморозилась там, в саду, на белом снегу, вдали от огней прекрасной рождественской ели, и не могла согреться. Ни слез, ни чувств, ни страха, ни боли — пустота. Что этот мужик оказался тем Саньком, Марининым братом, отцом Сандрика. Светлана запретила себе думать дальше, а продолжала поглаживать руку Наташи, лежащую безвольно на одеяле. Игорь не разрешил переодевать Наташу, сбрасывать с нее шубу, только покрыть одеялом и к ногам — грелки, в рот по нескольку капель коньяка. Наташа так и лежала в розовом, совсем недавно шикарном, а теперь разодранном и грязном платье — не платье даже, а в лохмотьях. Игорь спросил Светлану, что она видела, и Светлана честно ответила — все. Тогда Игорь (он крепко взял все дело в свои руки, и все постепенно отходили от шока, слыша его вдруг ставший снова сильным голос и резкие четкие указания) сказал ей, глядя прямо в глаза: — Но вы же понимаете, Светлана Кузьминична, что это несчастный — на сто тысяч один — случай?

Светлана кивнула — да, она понимает…

— Тогда вы не должны ничего знать. Вы выскочили из дома, когда Алек бил мерзавца, закричали и пытались Алека оторвать… Все. Вы поняли меня? Потом мы можем обо всем поговорить в своей семье, но сейчас, когда придет милиция, вы должны держаться. — Светлана снова кивнула, а сама замерла от ужаса — милиция! Игорь заметил ее некоторое колебание и сказал: — Конечно, я ни на чем не настаиваю… Говорите, что хотите… — и повернулся, чтобы уйти (он знал, как действовать), но Светлана вдруг жалобно вслед ему произнесла:

— Я ничего не скажу, Игорь, ничего. Верьте мне…

Игорь ушел, уверенный на сто процентов, что Светлана скажет так, как он ей велел.

«Какой же он…» — подумала Светлана и даже не могла подобрать должного эпитета для этого моложавого бывшего посла, человека железной хватки и воли.

И Светлана снова стала гладить руку дочери, не удивляясь, что нет врача, что никто не приходит, что она сидит одна в этом чужом доме и даже не знает, как ей увезти Наташу домой, в Москву…

Когда Наташа открыла глаза, то удивилась, что она вовсе не в саду. Она вспомнила праздник, маски, уныние, охватившее ее, и чей-то шепот, что ее ждут в саду… Она повернула голову — голова была тяжелой, и все перевернулось у нее перед глазами, но все-таки она увидела маму, сидящую у кровати с каким-то скорбным видом.

Светлана видела, как меняется Наташин взгляд, она тут же вскочила и попыталась дать ей успокоительное, но та оттолкнула ее руку:

— Зачем мне это? Что произошло? Мама! Скажи немедленно!

Светлана совала лекарство и умоляла Наташу выпить. Наташа, чтобы не расстраивать маму и не зная, что произошло, послушалась и приняла эту гадость…

Светлана задрожала. Надо звать на помощь! Она не справится с Наташей, когда та вспомнит все… Надо бежать за кем-нибудь! Светлана бросилась в переднюю и, глянув на Наташу и увидев, что та закрыла глаза, — сейчас она все вспомнит!

Но на пороге уже появилась Алиса, вполне в нормальном виде, может, чуть бледновата и растрепана.

Светлана бросилась к ней и забормотала:

— Господи, спасибо, Алиса, дорогая, идемте, она пришла в себя и пока ничего не помнит… Но я боюсь… Она вспомнит… Она…

Алиса перебила ее:

— Светлана, говорить буду я. Я знаю все. Игорь мне рассказал. Что надо говорить, что нет.

Наташа лежала, повернув голову к двери, с закрытыми глазами, но как только они вошли в комнату, глаза ее раскрылись, и она осмысленно и испытующе посмотрела на них.