Вкус греха. Долгое прощание - Ксения Васильева Страница 53

Служащими архива были женщины в основном пенсионного возраста или совсем молоденькие девочки, зарабатывающие трудовой стаж.

Начальница архива объявила, что теперь у них будет консультант по Соединенным Штатам, Кодовской Вадим Александрович.

Дамы и девицы с неизбывным любопытством уставились на консультанта. Тот с улыбкой поклонился им, а они тут же начали искать ответ на вопрос: отчего молодой интересный мужчина, весь в заграничном, введен в их сообщество?..

Девочки же, как обычно занятые одним делом — поиском, в кого бы влюбиться, — осматривали Митю на этот предмет.

И почувствовали, как в той игре — горячо!

Мите отвели крошечную комнату со старыми шкафами, забитыми папками с документами, допотопными столом и стулом и безобразным сейфом зеленого цвета.

Митя содрогнулся.

На обеденный перерыв, в столовую наверх, кто-то из архивянок позвал и его. Он отказался.

В подвале наступила гнетущая тишина.

А архивянки со страстью обсуждали консультанта. Прежде такой должности не было. Женский рай был взбудоражен. Начальница, как самая информированная и умная, сказала, как бы предполагая:

— Думаю, он не маленький работник из-за рубежа. Проштрафился — теперь отбывает наказание…

— Из-за чего интересно? — спросил кто-то из дам.

Начальница загадочно усмехнулась:

— Из-за женщин, наверное. Думаю, такой, как он, долго у нас не задержится — попугают его месяц-два и простят…

Теперь, когда Митя по утрам входил в свою комнатенку, по архиву начинали летать шепотки по поводу его неизвестных женщин, его вины, прощения, красоты и т. д.

Почти все здешние молодые девушки были дурнушками. Хорошенькие не задерживались, пугаясь серых лиц пожилых, работавших в архиве всю жизнь. Молодые скоренько выходили замуж или перебирались в службы наверх, на вольный воздух, опять же по знакомству или из-за красоты.

Дурнушки же оставались и составляли костяк будущих здешних пенсионерок.

В день Митиного прихода оставалась лишь одна красотка, которая тоже навострила лыжи наверх и должна была вот-вот отсюда шмыгнуть.

Она на самом деле была настоящая красотка, без подделки: восемнадцать лет, высокая, длинные стройные ножки, разметанные небрежно по плечам темно-русые волосы, большие карие глаза с длинными загнутыми ресницами и тонюсенькая талия и большая грудь. Красотка любила мини-юбки и тонкие свитерочки. Звали ее Ольга, Оля.

Обездоленные, смирившиеся дурнушки все упования свои устремили на Олю. Она просто обязана завести роман с красивым и загадочным консультантом! Они так же глубоко наслаждались бы чужой любовью, как своей, — только бы знать и обсуждать каждую мельчайшую деталь!

А Ольга и в самом деле заинтересовалась консультантом. Он ей понравился, да и сведения о нем, поступающие невесть откуда, подогревали интерес: у него был роман с красавицей-иностранкой, княгиней, графиней или женой миллионера, а он был разведчиком… Консультанта вызвали в правительство и наказали. Но — что важно! — наказали не насовсем, так что перспектива вернуться во Францию, Америку или Бразилию у этого интересного мужчины была…

Есть ли у него семья? Насчет этого девчонки не интересовались, если даже есть, ну и что?.. Кого это колышет? Он же с ними целый день!

Митя пока ничего не замечал даже красотку, Олю, занятый своими невеселыми мыслями. Сначала он брал сюда книги и читал. Потом попробовал писать стихи — не получилось. Ни с какими консультативными вопросами не обращались, а занять себя было необходимо. Разбирая старые и более новые документы, он делал их опись, так как таковой не нашел. И когда опись превратилась в толстенькую пачку листков, он вышел и спросил: «Кто может отпечатать это?» Ему указали в угол, и несколько голосов произнесли: «Оля!»

Он подошел к девушке и залюбовался ею, подумав с грустью о том, что давно он не видит красивых женских лиц! Рядом с собой. Ни на улице, ни в метро…

Он вздохнул и ответил на ее вопросы по тексту.

А она отметила и его вздох и то, с каким удовольствием он ее осмотрел.

Митя продолжал разбирать шкафы и уходил из архива поздно — домой рано идти не хотелось, хотя Нэля как-то постепенно сменила гнев на милость, тесть заезжал редко, дети не давали повода сердиться…

Митю снедала тоска, будто идет он по ухоженной, но унылой дорожке, которая, он знал, ни к чему не приведет, а будет виться, и виться, и виться — пустынная, одинокая и невероятно грустная.

Закончился еще один рабочий день, Митя вышел из своей комнатенки, закрыл дверь на ключ (так полагалось) и повернулся уходить… не тут-то было! Неожиданно для себя он столкнулся с красоткой Олей.

Она вспыхнула и прошептала:

— Извините, Вадим Александрович…

Митя светски улыбнулся и спросил:

— Зачем же вы, Оленька, задерживаетесь в этом гиблом месте?

И услышат шепот:

— Из-за вас…

Он растерялся, ибо давно не ощущал себя тем, кем был…

Митя и всегда не думал о своей внешности, обаянии, способности побеждать. Он просто был всем этим, кровь его была такого состава, так гибко плелись сосуды в его теле, что все было в нем послушно жажде жизни. Теперь он почти утерял свое «я». Стал другим. Вот потому он растерялся, глядя в Олины глаза. От страха, от молодости существа, стоящего перед ним со всей откровенностью женщины.

Он постарался скрыть эти ощущения, будто не услышав ничего, и сказал отечески:

— Давайте, давайте, уходим отсюда… — и легонько взял ее за локоток.

Они вышли на улицу и попали в мокрый снег. Идти было скользко, и Митя взял Олю под руку. Они шли молча к метро, но почему-то миновали его, хотя Митя мечтал о том, как он махнет красавице рукой и войдет в вагон поезда… Митя решил, что девочка тащит его провожаться до дома, вероятно, она недалеко живет.

Он смирился. В конце концов, он проводит ее, что в этом страшного?

А она шла, цокая каблучками-копытцами по скользким тротуарам, как юный, еще слабый в ножках олененок, глядя вперед темными глубокими глазами, приоткрыв рот и отдувая волосы, ветром захлестывающие лицо. «Куда?» — думал он и шел.

Подошли к остановке троллейбуса, и она, повернув к нему открытую головку, произнесла наконец:

— Мне пора, мой троллейбус…

Он пожал ее замерзшую руку и сказал облегченно:

— До свидания, Оленька, рад был… — Но она уже вошла в троллейбус.

Ночью, дома, Митя решил, что больше таких прогулок не позволит. Ни к чему. Ни ему, ни, между прочим, ей.

Утром он по-деловому пересек большую комнату, кинул суховатое «здрасьте» и удалился «к себе», откуда за целый день даже не выглянул. Он составил самому себе кодекс нравственности и стал чувствовать себя более защищенным.