Наследница царицы Савской - Индия Эдхилл Страница 53

Царица поднялась на ноги, грациозно, словно согретая солнцем кошка.

– Если царь Соломон благосклонно принял дань, принесенную Савой его мудрости, для царицы это радость.

Она протянула руку. По ее коже завитками разбегался узор – розы, нарисованные хной. Лицо выражало спокойное удовольствие.

– Тогда радуйся и прими от царя Соломона благодарность за дары Савского царства.

Соломон улыбнулся, касаясь ее протянутой руки. Щедрость царицы ошеломляла и внушала подозрение. Теперь ему предстояло взамен одарить ее не менее щедро, чтобы не сказали, будто царь Соломон жаден, когда принимает гостей, и скуп на подарки. «Вот только что я могу преподнести царице, которая привезла столько ладана и драгоценных камней? Но она, конечно, придумает, о чем попросить».

Никаулис

«Что я делаю здесь, в этой стране, где мужчины суровы, а законы и того суровее?» Амазонка знала, почему оказалась здесь: так приказала царица. И, хотя это путешествие, а тем более поведение царицы, казались Никаулис странными, ей следовало не возражать, а подчиняться.

И все же она не могла не удивляться. Любой на ее месте удивлялся бы. Конечно, она не сомневалась, что царица выполняет повеление свыше. Но иногда во время их долгого пути на север амазонка задумывалась о том, правильно ли ее госпожа поняла волю богини. Ответы оракулов часто бывали неоднозначными, а видения поддавались какому угодно толкованию. Могло ли случиться так, что царица сбилась с пути, заблудившись в собственных желаниях? Нет. Билкис царствовала уже двадцать лет. Конечно, она умела понимать свою богиню. К счастью, богиня самой Никаулис не загадывала сложных загадок. Артемида Свободная, Охотница, Воительница, требовала лишь целомудрия и смелости от поклонявшихся ей.

Никаулис смотрела на утоптанный земляной пол ослеплявшего яркостью и богатством шатра, где царица пировала с царем, ради которого они проделали столь долгий путь. Билкис лениво откинулась на шелковые подушки. Хуррами, любимая царская служанка, медленно обмахивала ее веером из павлиньих перьев. От этого легкого дуновения ткань наряда плотнее прилегала к телу царицы. Царица что-то говорила, сопровождая свои слова тщательно выверенными жестами, которые казались непринужденными. Царь с улыбкой отвечал. Никаулис могла лишь гадать, о чем они беседовали. Судя по их улыбкам и нежному смеху Билкис, остроумие царя пришлось ей по вкусу.

Оставаясь начеку даже в этой, казалось бы, дружественной обстановке, Никаулис пристально смотрела по сторонам, изучая каждого незнакомца. Казалось, ничто не предвещало опасности. И вот ее глаза пересеклись с чужими, столь же внимательными. Никаулис поняла, что встретилась взглядом с командиром стражи царя Соломона.

Веная – мягкое имя для столь сурового человека. Никаулис умела оценивать воинов. Этот мужчина в свое время сражался во многих битвах. И сражался хорошо. О его участии в рукопашных схватках говорили шрамы на загорелой коже, а их сравнительно малое количество доказывало, что он искусно владел оружием. Но теперь он постарел. Волосы у него поседели, а тело отяжелело, хотя он сохранил легкость движений. Он не отводил от нее своих темных глаз…

Краска бросилась ей в лицо. Никаулис удивилась: раньше такого с ней не случалось. «Я слишком долго стою на солнце, вот и все», – сказала она себе. Не желая признавать свою слабость, она не опустила глаза, бесстрастно отвечая на пронзительный взгляд Венаи и отсчитывая удары сердца. Через полдюжины она перевела взгляд дальше, продолжая наблюдать за царской беседой.

Хотя эти переговоры казались цивилизованными и спокойными, мужчины повсюду приносили с собой опасность, словно заразную болезнь. «Суровые мужчины, суровые законы. Лучше бы царица не приезжала сюда. В этой стране ее может поджидать что угодно. Как и любую женщину».

Никаулис снова поймала себя на том, что уставилась на военачальника царя Соломона. Веная, как и сама она, обшаривал глазами шатер, оценивая собравшихся там мужчин и женщин. На миг их взгляды встретились и скользнули дальше в поисках опасностей, которые могли угрожать их повелителям.

«Царский стражник тоже обрадуется, когда это безумие останется позади. Если нам повезет, мы недолго пробудем в этой суровой стране. Царица найдет то, что ей нужно, и мы вернемся домой, в Саву.

Скоро».

Веная

Веная не командовал бы наемниками при царе Давиде и не дожил бы до поста главнокомандующего при царе Соломоне, если бы проявлял доверчивость и нерешительность. Может быть, эта женщина, именовавшая себя царицей Савской, и впрямь прибыла с того края света, чтобы лицезреть царя Соломона во всем блеске его славы.

А может быть, и нет. Может быть, она даже не имела отношения к Южной стране, а уж тем более не была царицей. Веная держался рядом с Соломоном и не делал поспешных выводов. По правде говоря, царица занимала его лишь постольку, поскольку ее приезд влиял на дела царя и его собственную службу. К другой женщине стремились его мысли и взгляд с того самого момента, когда он увидел, как она, сопровождая чужеземную царицу, выезжает из оврага.

Теперь она, держась настороже, стояла недалеко от царицы. Никогда прежде он не встречал таких женщин – тонких, словно клинок, гибких, как тетива. Ее косы под лучами солнца отсвечивали бронзой. Амазонка была одета по-скифски, в короткую тунику и штаны, а на поясе ее висел меч. Ее глаза, когда она смотрела на Венаю, вспыхивали серыми отблесками, как наточенный блестящий меч.

Встречаясь с ее металлическим взглядом, он чувствовал нечто странное. Тепло разливалось под кожей, ласковый огонь грел кости. Время замедлялось.

Вот она снова отвела свой зоркий взгляд, отпуская его на свободу. «Кто она? Что она такое?» Веная схватил за руку ближайшего савского слугу и спросил, сам удивляясь, что его слова не вспыхнули пламенем в напоенном пряностями воздухе.

– Это? Это командир царской стражи, воительница Никаулис.

Веная мрачно молчал, и слуга добавил:

– Иногда их называют лунными девами. Амазонками. В вашей стране все так грубы с гостями?

Веная отпустил возмущенного слугу и уставился на амазонку. Ему приходилось слышать о них, женщинах-воительницах, которые когда-то правили в широких степях и служили царям, лишь когда сами того хотели. Но те времена давно прошли, мир успел измениться до основания, и мало кто из ныне живущих видел собственными глазами знаменитых дев-воительниц.

Иногда Веная грезил о таких женщинах. Но грезы исчезали на рассвете. Венае хватало мудрости не строить жизнь, руководствуясь грезами.

Веная, старый солдат, гордился тем, что легко засыпал даже на самом жестком ложе, но в эту ночь сон долго не приходил. Лежа в темноте, Веная смотрел в освещенную лунным светом степь, раскинувшуюся за кострами лагеря. Образ девы-воительницы танцевал в воздухе – призрак, трепещущий в серебряных лунных лучах и в золотом приглушенном пламени костра. «Никаулис. Дева-воительница».

И, когда он все же смог закрыть глаза, ее образ светился перед ним и в темноте. Яркая печать на свитке ночи.