Узник страсти - Дженнифер Блейк Страница 53

Но тогда кто же? Человек, который узнал о пребывании здесь Равеля по слухам, источником которых была прислуга? Это было возможно, но не было ли слишком велико совпадение, что тот, кто услыхал эту новость, оказался именно тем, кто хотел его смерти?

То, что она и сама подверглась опасности, Аня считала чистейшей случайностью. Она видела этих бандитов, и они сочли, что будет безопаснее, если она умрет и не сможет рассказать об этом, точно так же, как они попытались заставить замолчать Денизу и Марселя. Разграбление дома и похищение рабов, возможно, не являлись частью исходного плана, а явились следствием того факта, что эти головорезы устранили ее со своего пути.

Так какой же из всего этого можно сделать вывод? Она ничего не могла придумать. Это вопрос, который она должна обсудить с Равелем.

То, что он мог подумать, что она имеет какое-то отношение к этому заговору против него, возмущало ее. Но тот факт, что кто-то попытался воспользоваться тем, что она сделала с Равелем, воспользоваться его беззащитным положением, приводил ее в еще большую ярость. Это был поступок трусливого и хладнокровного убийцы. Она презирала саму мысль об этом и хотела, чтобы у нее была возможность заставить Равеля убедиться в этом.

Такая возможность возникла менее чем через час. Она сидела в большом мягком кресле с откидывающейся спинкой, высушивая перед камином свои длинные пряди, когда услыхала шаги. Они доносились до нее с галереи, и по спокойной походке она поняла, что это Равель. Первое, о чем она подумала, – это что возникли какие-то новые проблемы. Она бросила взгляд на свой халат из белой фланели, отделанный кружевными батистовыми оборками. Его вряд ли можно было назвать соблазнительным, так как он закрывал больше, чем бальные платья. Она поднялась и вышла на галерею.

Он стоял, держась руками за перила и отвернувшись от нее, всматривался туда, где от остатков хлопкового сарая лениво поднимались струйки дыма. Его вьющиеся волосы были влажными, а одежда, хотя и чистая, была из грубого материала, как одежда рабов. Гордо развернутые плечи и прямая посадка головы выдавали в нем свободного человека и, несмотря на несчастное происхождение и предрассудки, джентльмена.

Он повернул голову, и золотистые утренние солнечные лучи осветили его лицо, зажгли огоньки в его глазах. Его губы медленно изогнулись в щемяще-тоскливой улыбке.

– Что-то… случилось? – внезапно затаив дыхание, спросила она.

Он покачал головой.

– Я просто хотел еще раз убедиться в том, что пожар не разгорелся опять, прежде чем уехать.

– Уехать? – Она знала, что он уедет, но не думала, что так скоро.

– Я должен вернуться в Новый Орлеан, ты же знаешь.

– Ты мог бы сначала отдохнуть. Час-другой не сыграет большой роли.

Она двинулась к нему, и у него перехватило дыхание. Солнце, просвечивающее ее белое одеяние, сияющими лучами очертило контуры ее тела, придавая ей одновременно невинный и соблазнительный вид. Он почувствовал медленную сжимающую боль внутри и, хотя хотел отвести взгляд, не смог заставить себя сделать это. Он стоял, как вкопанный, и смотрел, как она приближается к нему, и чувствовал, как у него начинает слегка кружиться голова.

Он не ответил. Она облизала губы. Волна глубокого внутреннего тепла поднималась в ней.

– Думаю, я тоже должна ехать: надо рассказать мадам Розе, что случилось. Мы могли бы отправиться вдвоем.

– Возможно, будет лучше, если я поеду один. Ее синие глаза затуманились.

– Конечно, если ты предпочитаешь. В конце концов я не могу настаивать. Я… знаю, что это слегка запоздало, но… прими, пожалуйста, мои извинения.

Она прикоснулась к его руке на перилах, и это нежное прикосновение обожгло его сильнее, чем любой из углей ночного пожарища. Утренний ветерок подхватил концы ее волос в его сторону, как бы соединяя их этими нежными тонкими прядями. Он чувствовал, как складки ее халата прикасаются к его ногам, ощущал ее свежий, опьяняющий аромат. Эти тонкие и изящные соблазны действовали почти так же сильно, как и мягкий изгиб ее губ и его воспоминания.

– За что? – спросил он глухим голосом, явно насмехаясь над собой. – Для меня это было удовольствие.

Равель взял ее за руки и притягивал все ближе к себе, пока она не оказалась прижатой к нему каждым изгибом своего тела. Он обнял ее и прижал к себе еще сильнее. Поскольку она стояла недвижно в его объятиях, он на мгновение прижался щекой к ее шелковистому пробору. Он воспользовался ее раскаянием и усталостью, ошеломляющим воздействием той ночи, полной страха и насилия. Он знал это, но не мог сдержать себя. В его жизни было так много смерти – погибали друзья, надежды, обещания. Ему было необходимо удержать ее, найти в ней что-то, чего он не мог найти нигде, отыскать новое подтверждение необходимости жить. Только еще один раз, еще раз!

Его руки обхватили ее, как стальной обруч, это объятие нельзя было разорвать. Аня не делала попыток освободиться. Под мягкой тканью, окутывавшей ее до пят, на ней больше ничего не было. Она остро ощущала свою обнаженность, и это делало ее соблазнительно-уязвимой. Она хотела его. Это желание было настолько же глубоким и определенным, насколько и невероятным. Откуда оно, она могла только догадываться, возможно, от давно дремавших в ней чувств, которые были разбужены этим мужчиной, от бурной радости, что ей удалось обмануть смерть, и еще чего-то, что было слишком мимолетным, чтобы его рассматривать.

Было что-то успокаивающе-надежное в том, что она опиралась на его силу, чувствовала, как эта сила поддерживает ее. В этот момент она желала этого отчаяннее всего, это было нужно, как щит, который оградил бы ее от нависших трудностей, от страхов и ошибок. В страсти, которая соединила мужчину и женщину, было великое и неожиданное благо – забвение.

Он отвел назад голову, заглянул в ее глаза и смотрел так, как бы задавая безмолвный вопрос. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она чуть было не убила этого человека. Но он жив, они оба живы.

Они повернулись и направились в ее спальню. Большую часть спальни занимала кровать с изысканной доской у изголовья и резными столбами из красного дерева, которые поддерживали балдахин от Малларда, с высоким мягким матрацем и покрывалом, отделанным кружевом. Она была слишком чистой, слишком девственной. Их поманило к себе кресло с изящно отогнутой назад спинкой и бледно-зеленой обивкой из шелковой парчи.

Анн села на него, откинулась и подвинулась, чтобы освободить место для него. Но он не стал ложиться рядом с ней, а встал на колени рядом с креслом. Фланелевый халат, который был на ней, застегивался только на две перламутровые пуговки – у горла и на уровне груди. Когда она села, полы халаты разошлись и открыли ее длинные обнаженные ноги. Отражая огонь камина, они сияли матовым светом, и он положил руку на ее стройную ногу, поглаживая, отбрасывая в сторону мягкие складки халата, направляя руку вверх к изгибу ее бедра. Его лицо было сосредоточенно, и он, полностью поглощенный своим занятием расстегнул пуговки, соединявшие полы халата, и распахнул их.