Муж мой - шеф мой? или История Мэри Блинчиковой, родившейся под знаком Тельца - Елена Ларина Страница 52

— Инка должна была сама в ГБР его заверить! — выкрикнул Полозов.

— Совершенно верно, Степочка, но она не стала этого делать и отдала его мне, — помирать, так с музыкой! — Знаешь почему? Потому что ты разбил ее нежное сердце!

— Да ей кроме бабок ни хрена не было нужно! — он клюнул!

— Много ты понимаешь в женщинах!

— Уж побольше твоего понимаю! Тебе вот букета цветов не хватило, сама примчалась за остальным!

Да как он смеет такое говорить! Полозов и сам уже понял, что сморозил глупость. Он поспешно вытаскивался из кресла.

— Да ты подлец, подлец и ничтожество, ты что думаешь, мне твои деньги были нужны? — завопила я.

Предательские слезы брызнули из глаз. Прощай, Мэри-стерва, ты была молодцом и продержалась довольно долго, но сил играть больше не было.

Полозов стоял передо мной и ошарашенно вглядывался в меня.

— Ты плачешь? — Он попытался промокнуть мне щеки своим щегольским, в тон галстуку, шелковым платком, но я увернулась.

— Не трогай! Ты зачем мне цветы посылал?

— Мэри, я… Я тогда чувствовал себя таким подлецом, а ты была такая… такая… — он не мог подыскать нужное слово.

— Жалкая, да?

— Да… Прости меня, пожалуйста, тогда столько всего навалилось и было совершенно не до тебя, но я помнил, что виноват перед тобой, и хотел хоть как-то смягчить…

Боже мой! И этот человек имеет наглость заявлять, что разбирается в женщинах! Червь дождевой, вот он кто! Тарантул! Шершень! Мысль, которая в последнее время не давала мне покоя, подобралась совсем близко, была где-то уже совсем рядышком… Оттого, что ее не удавалось схватить, я разозлилась еще больше. Что он там говорит?

— …решил, что ты стала совершенно другая, Мэри? Я чего только не делаю, а ты все смеешься и издеваешься! Я, Мэри, вчера развелся, и это ради твоих прекрасных глаз, а тебе безразлично!

Степан сейчас был похож на маленького мальчика, который слушает сказку и не верит, что конец у нее будет плохой. Малыш думает, что его только немножко пугают, для порядка, а закончится история, как и обычно, — хорошо.

А ведь несравненный Степан Борисович не может даже ни на секундочку себе представить, что найдется такая, какая не захочет, откажет, посмеется! Я для него — просто игрушка, ляля, забава на ножках. Поиграться и выкинуть — вот и все, и мы это уже проходили, знаем. Нет уж, баста, карапузики!

— Нотариус у тебя куплен, и я даже знаю как, и в ЖЭКе тоже все схвачено, да, Степочка? Что вы давали Петру Фомичу? Надеялись, что стариковское сердце не выдержит, да? А Ничипоренко, где она теперь?

Бледно-голубой цвет Полозовских глаз медленно превращался в стальной. Крылья носа побелели и трепетали. Вот вам, девушка, и успешный и состоявшийся бизнесмен. Ну все, приехали. Сейчас Степан Борисович, моя первая девичья любовь, начнет меня убивать. А я буду стоять, как Сталинград, до последнего…

Бочком-бочком я стала отодвигаться в сторону, соображая, какую трубку на столе лучше всего будет схватить, чтобы подать сигнал SOS. Но я же права! Неожиданно в памяти всплыл слезящийся, выворачивающий душу взгляд старика Кошкина и уже совсем некстати — как кондитер Добряков на давней новогодней вечеринке утирал слезы рукавом. Это ведь было только год назад! Неужели всего за год Мэри Блинчикова так изменилась? И что я вообще здесь делаю, с этим безумным мужиком, который сейчас бросится на меня? Ах да, это же мой Онегин, он не просто коварный искуситель, а отъявленный мерзавец! А в руке у него по законам жанра должна быть массивная пепельница или пресс-папье, вот сейчас пастух с пастушкой и пойдут в ход. Попалась бедная телочка в силки, которые сама себе и расставила, как ворона в суп… Никто не пек таких вкусных десертов, как старенький Добряков. Кафе?!

— Это ты отнял бизнес у моего папы, признавайся, гад! — и я ринулась на противника всей грудью.

— Ты охренела, да? — он явно не ожидал такого напора с моей стороны и даже как-то стал ниже ростом, как подраненный боевой конь.

И очень хорошо, когда неприятель уверен, что знает всю подноготную противника, — тем сильнее будет его удивление от поражения!

Я больше не боялась Полозова, я жаждала во веем разобраться. Медленно и четко я выговорила:

— Когда у папы отнимали кафе и избили до полусмерти, позвонила какая-то сволочь, — Мэри, слышала бы тебя сейчас твоя учительница литературы, интеллигентная старушка! — И стала угрожать, а в это время ей, то есть ему, этому козлу, позвонил на мобильный некий Степан Борисович — случайно не ты, нет? — и сильнее наскочила грудью.

— Что за кафе? — Степан понемногу приходил в себя.

— Кафе «У Блинчикова», это было наше с папой дело!

— Мэри, это не я, — Полозов обессилел и упал в кресло.

Он весь как-то сдулся, съежился, уменьшился и стал похож на стареющего, все еще моложавого, но стареющего мужчину. Посмотри на своего героя, Мэри! И это ничтожество ты любила?

— Не ты?

— Мэри, ну подумай: сколько Степанов Борисовичей живет в нашем пятимиллионном городе, — как-то устало сказал Полозов. На меня он не смотрел.

У меня чуть отлегло от сердца. Наверно, это действительно был не он. На него было жалко смотреть — как будто сейчас заплачет.

— Хорошо. А что с Петром Фомичом и… Ничипоренко?

В отдалении послышались какие-то звуки. По-моему, что-то упало и хлопнула дверь. Или сначала дверь, а потом упало… Полозов открыл рот и хотел было что-то в очередной раз выкрикнуть, и тут дверь распахнулась. В комнату стремительно вошел Беседовский.

— Борисыч, я же тебя просил — эту конфетку для меня оставить! — проревел он с порога.

Я так и осталась стоять с открытым ртом. Да, кажется, утро переставало быть томным.

— А…

— Борисыч, не ожидал, не ожидал…

А уж я-то как не ожидала! Кровь из носу было необходимо договорить со Степаном, а этот толстый боров сейчас все испортит! А может, наоборот? Мысли в голове вертелись, сплетались в клубки, копошились и лезли друг на друга, как в многоэтажном густонаселенном муравейнике.

Беседовский искренне забавлялся ситуацией. Степан подергал бледными веками, хотел что-то сказать и закрыл глаза рукой. Подбородок у него дрожал. Устал, бедненький. Ну что ж, раз открылись эдакие непредвиденные обстоятельства, меняем план по ходу и — выносимся на финишную прямую. Я прогнулась в пояснице, сделала большие глаза и улыбнулась самой кокетливой улыбкой, на какую была способна:

— А, простите за глупый вопрос, конфетка — это кто?

Большой Босс среагировал молниеносно: напрыгнул и обхватил меня обеими руками за талию. Руки были здоровущие, как и весь он. От Босса пахло деньгами и едой. На оранжевом галстуке сидело привычное пятно. Почему-то это пятно жутко развеселило меня, придало уверенности. Степан не шевелился в своем кресле. Мысли в голове уже не путались, а потихоньку пытались выстроиться в подобие ряда…