Тайна мадам Лефевр - Джулия Джастис Страница 52

– И какая мне в том польза?

– По приезде в Париж мы нанесем визит графине де Ларошери и предложим ей сделку. Как ты прежде верно заметила, Филипп тебя совершенно не помнит и считает графиню своей maman. Поэтому мы пока не станем требовать, чтобы она его отдала. Для начала просто добьемся для тебя позволения регулярно видеться с ним. Я подозреваю, переговоры о строительстве железной дороги займут какое-то время. В противном случае придумаю иное дело, чтобы подольше задержаться во Франции.

Элоди села на кровати. На ее лице отражались радость и надежда, тревога и сомнения.

– Ты уверен, mon amant? [35]В самом деле считаешь, что это возможно?

– Да. Когда Филипп лучше узнает тебя и освоится в твоем обществе, он может остаться с нами навсегда. Когда ты сочтешь, что он достаточно вырос, чтобы узнать правду, скажешь ему, что именно ты, а не графиня его настоящая мать. Тогда он снова будет принадлежать тебе.

– Ах, это было бы божественно! А если графиня откажется? Подобраться так близко и снова ничего не добиться…

– Она не откажется, Элоди. Я уже давно начал составлять этот план, но ничего тебе не говорил, желая прежде расставить кусочки головоломки по своим местам. Он сработает, даю тебе слово. Разве я когда-нибудь лгал тебе?

– Нет. Ах, Уилл, если ты поможешь мне воссоединиться с сыном, я буду благодарна тебе до конца дней!

Он нежно улыбнулся ей:

– Можешь прямо сейчас начинать демонстрировать силу своей благодарности. А потом будем собираться в Париж.

Перед отплытием во Францию они отправились в Лондон, чтобы купить Элоди новый гардероб, соответствующий ее новой роли мадам Рэнсли, супруги дипломатического представителя, имеющего разрешение английского правительства на ведение переговоров с министерством внутренних дел его величества короля Людовика XVIII. Хотя внешне Элоди казалась спокойной, Уилл понимал: в ее душе борются беспокойство и предвкушение.

Зная, что любая отсрочка посещения Hôtel de la Rocherie лишь усилит ее терзания, он нанес лишь самые важные визиты – британскому послу и главному советнику короля Людовика, чтобы представить свои верительные грамоты, после чего сразу же отправился за Элоди.

Он нашел ее расхаживающей по комнате. Она была похожа на дикую птицу, отчаянно желающую вырваться из плена золоченой клетки.

Едва завидев Уилла, она бросилась к туалетному столику и поспешно надела шляпку, после чего стала натягивать перчатки, очень узкие. Нервничая, она никак не могла унять дрожь в пальцах.

Уилл подошел помочь.

– Какое разительное улучшение условий по сравнению с последним нашим визитом во французскую столицу, – произнес он, кивая в сторону садов Тюильри, помогая Элоди справиться с перчатками. – Хотя я бы снова попытался раздобыть цыплят, если бы это помогло тебе справиться с нетерпением.

Элоди попыталась улыбнуться, но губы дрожали.

– Уилл, мне так страшно.

Он обнял ее, отчаянно желая облегчить страдания.

– Нечего бояться, любимая! Неужели ты думаешь, будто я не понимаю, как это для тебя важно? Я никогда не предложил бы тебе этой попытки, не будучи убежден в успехе, – сказал он, а мысленно добавил: «Даже если для этого игроку Уиллу пришлось бы оказать ответную услугу».

В дверь постучали, и консьерж объявил, что карета подана. Уилл вывел Элоди из номера, чтобы ехать в квартал Марэ.

По прибытии в Hôtel de la Rocherie он передал лакею свою визитную карточку со словами, что, хотя и не имеет чести лично быть знакомым с графиней, приехав в Париж по важному государственному делу, решил обсудить с ней вопрос, не терпящий отлагательств. Проводив Уилла и Элоди в гостиную с элегантными обоями в полоску и мебелью в стиле Людовика XVI, лакей удалился.

Элоди так нервничала, что не могла усидеть на месте и стала прохаживаться по комнате, водя рукой по спинке дивана, дотрагиваясь до атласных занавесок.

– Ах, Уилл, – прошептала она, – именно здесь мадам принимала нас с Филиппом. Та самая комната, в которой у меня похитили сына.

– Весьма символично, – бодро отозвался Уилл, – что именно здесь он снова будет возвращен тебе.

Несколько минут спустя в комнату вошла элегантно одетая дама. Уилл решил, что это и есть графиня, и склонился над ее ручкой.

– Месье Рэнсли? – сказала она. – Не могу представить, что за дело при…

– И мадам Рэнсли тоже, – перебил Уилл, кивая в сторону Элоди, неподвижно стоящей у камина.

Стоило графине увидеть Элоди, как вежливая улыбка тут же исчезла с ее лица. Она побледнела.

– Элоди Лефевр? – ахнула она. Спотыкаясь, добрела до кресла и с силой схватилась за подлокотники. – Мой брат сказал, что вы мертвы!

– Мне жаль разочаровывать вас, – резко ответила Элоди, – но, как видите, я все еще жива, moi [36]. Сен-Арно объявил меня мертвой, так, значит? И как, по его словам, я скончалась?

– Он… он сообщил, что вы были ранены во время покушения на герцога Веллингтона. Старался спасти вам жизнь, но вы умерли на его руках той же ночью. После чего он бежал.

– Ну, по крайней мере, в последнем он не солгал, – сухо заметил Уилл. – Давайте присядем, мадам. Должно быть, происходящее шокировало вас, и нужно время, чтобы прийти в себя, прежде чем мы выдвинем предложение.

– Да, позвольте заказать прохладительные напитки. А мне и вовсе не помешает бокал вина.

Даже отдавая приказы лакею, графиня не сводила глаз с Элоди, будто не в силах поверить, что та выжила. Когда напитки были поданы, графиня быстро осушила бокал вина, после чего, снова воззрившись на Элоди, уточнила:

– Вы намерены попытаться отнять у меня сына?

– Филипп не ваш сын, – тут же напомнил Уилл.

– Возможно, так было не всегда, но сейчас это определенно так! На протяжении почти двух лет он не знал иной матери. Вам достаточно лишь спросить у него, и он подтвердит, что именно я являюсь его maman.

– Я знаю, – ответила Элоди, – и ценю то, как нежно вы о нем заботились.

– Знаете? – переспросила графиня, озадаченно хмуря брови. Затем ее глаза расширились, и она ахнула. – Так это вы приставали к нему в парке два месяца назад? Слуги сообщили, что к нему подошли какие-то странные навязчивые люди. На следующий день они и вовсе заявились прямиком в этот дом. Я была так встревожена, что хотела поставить в известность жандармов, но герцог Талейран отговорил меня. – Ее вопросительный тон сменился обвинительным. – Вы напугали его! Как вы могли так поступить, если любите его?

– Я надеялась, что, достаточно долго посмотрев мне в лицо, он вспомнит меня. Вообразите только, каково мне тогда пришлось, я снова увидела сына, а он меня даже не узнал! – не выдержала Элоди. – Я не могла думать ни о чем ином, кроме его благополучия, с того самого дня, как его отняли у меня.