Ниточка судьбы - Елена Гонцова Страница 52

— Чистая правда, Павел, — рассмеялся Тульчин.

«Неужели это он? — думала Вера. — Он появился, чтобы свести меня с ума. Не в смысле любовном, припадочном и книжном, а натурально. Нельзя же так издеваться над человеком. А я ведь человек какой-никакой. Я как-то раз сбежала от него. Думаю, что сделала это правильно. Прыжок — и я в Москве. Скачок — и бывший провинциальный заморыш в мировой элите. Это не хухры-мухры. Правда, после этого последует скорый капут. Ну и что? Паду смертью храбрых. Тоже неплохо. В Высоком Городке мне поставят памятник — как пионеру-герою».

— Кстати, Павел Сергеевич, я нашла украденные ноты, — неожиданно для себя сказала Вера. — Свои фирменные кляксы я могу узнать даже на ощупь. А тут я видела их всего метров с двух.

— В Петербурге? — спросил капитан без видимого интереса.

— Нет, в Москве, в тот вечер. Я просто забыла вам сказать в суете.

— Это все равно, — как-то бесшабашно ответил Кравцов. — Теперь это не имеет никакого значения. Почти никакого.

Она захотела вдруг рассказать о себе, чтобы отомстить Тульчину за его появление.

— Вера, все потом, — попросил капитан, резко увеличивая скорость.

«Сговорились, — злобно решила она. — Но я тоже многого стою».

С ней явно не хотели изъясняться. До поры до времени.

А ей, собственно, сказать теперь нечего. Весь питерский бред эти двое ликвидируют в ее голове в два приема. Надо было остаться в Питере. И спровоцировать всех на драку против всех. Но этого «менеджера» Ленчика, скорее всего, и так отдубасили. Это ее скромная шпионская победа. А жаль, что не поссорила «большевиков» с «меньшевиками».

Джип плавно забрался в зеленый дворик позади небольшого уютного сквера и остановился.

— Как на самолете, — благодарно обратилась Вера к капитану. — Как будто сразу приземлилась здесь. Это что, Лефортово? А где прославленный острог?

— В другой стороне, — показал Кравцов наугад. — Примерно там. А магазин рядом.

Кажется, подумала Стрешнева с грустью, про капитана она ничего толком не знает. Есть у него жена или нет? По нему ничего сказать нельзя. Да зачем, собственно, ему жена? Вот как тому же Тульчину. И того, и другого предали румяные гимназистки, вчера, в другой жизни. Один стал изводить бандюганов, другой — сочинять хорошую музыку. С горя. От смертельной обиды и жуткой тоски. Братья-славяне.

Вера автоматически показывала, что надо купить. Соврала, что в Питере маковой росинки во рту не было.

И вдруг после этой невинной лжи она очнулась, почувствовав, что действительно страшно голодна. Есть захотелось еще после бутылки «Невского» на историческом для нее питерском автовокзале. Слишком велико было напряжение двух последних дней, — в ней ничего не осталось, никакой энергии. Кроме нерастраченного запаса свободы, в который она вцепилась зубами.

Штука встретила ее с восторгом.

— Зверь мой драгоценный, — ласково говорила ей Вера. — Теперь мы будем жить по-другому. Может быть, мы уедем отсюда… Мы с тобой сыграем множество чудесных музыкальных штучек. Впредь я обязуюсь брать тебя с собой во все поездки. Ты ведь у меня военно-полевая киска, как и твоя хозяйка. Я допустила слабость, не взяв тебя в твою родную Норвегию. Но мы еще побываем в твоей стране.

Тульчин, как ей показалось, посмотрел на нее с жалостью и недоумением…

«Конечно же это не так», — тут же решила Вера, но внутренне затаилась.

Она все еще видела Алексея прежним, как бы навсегда обреченным прозябать в старой Твери, преданной и захваченной когда-то, в незапамятные времена, молодой Москвой. Вера отдавала отчет, что Тульчин видит ее новой, немного задерганной, но здешней и живой. А она вообще ничего не могла и не хотела видеть. Пока все оставалось как прежде. И это было нелепо.

Все же Стрешнева звериным чутьем почувствовала, что с появлением Алексея все изменилось. А то, что Кравцов разговаривает с ним как с равным или как с товарищем по службе, наконец, объяснило много больше, чем новый облик бывшего выпускника питерской консерватории и бывшего же тверского преподавателя.

— Можете прогуляться по нашему лабиринту, — посоветовал капитан.

Квартира Кравцова была, судя по всему, велика. Вера не без удивления увидела старое чешское пианино в одной из комнат, которая тоже имела двери дальше, как предыдущие.

Она открыла крышку и сыграла вариации на тему средневековой английской баллады. В другой комнате располагалась библиотека. Девушка увидела целый шкаф старинных французских книг, алебарду, стоящую в углу, и здоровенное чугунное ядро, лежащее под ней.

«Конфисковал у бандюков, — решила Вера. — Недаром говорил о странных кражах последнего времени… Да что я придумываю! Это, может быть, фамильные реликвии. Ядро он использует в качестве гири, алебардой бреется.

В следующую комнату она не пошла, опасаясь увидеть там большого металлического орла, снятого с крыши рейхстага.

Возвращение в Москву она представляла по-другому. Но теперь это казалось ей детским лепетом. А оттого стало обидно за себя.

— Знатное у вас жилище, — обратилась Вера к Кравцову, когда вернулась на кухню.

— Сейчас я сделаю вас лучше и добрее, — улыбнулся капитан. — Доброта разольется по вашим жилам. Мы будем обедать. А потом я выведу вас на чистую воду. Такова наша ментовская жизнь.

Веселый тон Кравцова насторожил Веру. Ей показалось, что капитан, на голову которого она однажды свалилась, нашел способ изящно и легко отделаться от нее. Она же была абсолютно уверена, что избавиться от нее будет невозможно.

— А как это вы познакомились? — спросила Вера, обращаясь к Тульчину.

— Да как-то само собой, вы нас и познакомили, — ответил Павел Сергеевич.

Вера надулась и занялась сервировкой стола. Прежде всего хотелось есть. Потом она узнает, как они познакомились. Интересно, откуда звонил Кравцову Тульчин несколько дней назад, если он только что вернулся из Японии?

— Но откуда вы все-таки знаете друг друга? — упорствовала Вера. — Я ведь тоже имею к этому отношение и хочу подробностей.

— У меня осталось нечто от старых привычек, — ответил Тульчин, — скажем, читать все, что попадается под руку. Газетенки всякие, журнальчики злободневные. По дороге в Японию я случайно оказался в России. Конкретно — в Москве. Позвонил отцу в Новгород, он попросил немедленно приехать. На вокзале я купил несколько газет с твоими фотографиями. Продавщица, заметив, что я тут же уставился на твои изображения как баран на новые ворота, предложила еще одну газету с так называемым «независимым расследованием». «Эта девчонка далеко пойдет, — сказала продавщица. — Не только на Западе все куплено. Мы тоже не лыком шиты».

— Это твои пионы были в моей двери? — перебила Вера. — Хоть бы записку оставил!

— Не хотел тебя пугать. К тому же я понял, что ты в опасности. Уж слишком подло все это выглядело. Я говорю об этой милой фотографии. Она хороша в семейном альбоме, для своих. А в газете с гигантским тиражом фотография двенадцатилетней девочки в компании с обаятельным и зловещим магнатом приобретает циничный подтекст.