Дворец из песка - Анастасия Дробина Страница 52

– Тебе пора, – быстро сказала Лу. – Сандра, пойми, надо как можно раньше…

– А ты? – зачем-то спросила я.

– Я – здесь, – спокойно ответила она.

– Жиган знает, что я… жива?

– Да. Это он так велел.

– Почему? – спросила я, глядя в ее безмятежные, миндалевидные глаза. – Лу, почему?

– Потому что он жив, пока ты жива.

Я чуть не рассмеялась, услышав это. Потом вспомнила макумбу, запрокинутое лицо Жигана, входящего в транс, черные фигуры вокруг, монотонный рокот атабаке. Черт его знает… Может быть, он всерьез верит в это. А я не верила никогда.

– Ты знаешь, зачем он?..

Лу пожала плечами. Медленно перекрестилась по-католически, ладонью:

– Видит бог, не знаю. Это их игры. Наверное, большие деньги.

Спрашивать что-то еще было бессмысленно. Только одна вялая мысль еще крутилась в голове: как Лу могла так вдохновенно петь сегодня на кухне, готовя фейжоаду и акараже, зная, что через два часа… Я отвернулась от мулатки и пошла к машине. Она догнала меня, когда я уже садилась в кабину, и просунула в окно мою сумку.

– Держи! Там деньги и твои документы. Храни тебя Ошосси и Йеманжа.

Я не ответила. Ощупав сумочку, мельком удивилась ее непривычным очертаниям и, открыв замочек, увидела пристально смотрящую на меня черную Йеманжу, сидящую между паспортом и пачкой долларов. Тоньо выжал сцепление, и через минуту джип, погромыхивая, катился по темным улицам.

Как только дрожь в руках немного унялась, я достала мобильный телефон.

– Санька, что случилось? – удивилась Милка. – Только что же болтали! Слушай, я не могу, у меня тут дети с кашей…

– Лешего дай, – попросила я, стараясь, чтобы голос звучал нормально, и молясь о том, чтобы наш всеобщий папаша оказался дома. Но, видимо, все-таки в моем голосе было что-то не то, потому что Милка, не задав ни одного вопроса, коротко ответила:

– Сейчас.

Через мгновение раздался знакомый недовольный голос:

– Санька, ты чего?

– Леший, поднимись на второй этаж, – заговорила я на русско-цыганской смеси, которую мой шофер вряд ли мог понять. – Открой кабинет Шкипера.

– Там заперто.

– Взломай. Открой сейф… – я назвала выученную несколько лет назад комбинацию. – Там мои драгоценности, изумруды, бриллианты… сам увидишь. Достань все. Если есть деньги, возьми тоже, но больше ничего не трогай. Даже не смотри, здоровее будешь. Потом бери Бьянку и езжай с ней к цыганам. Тем, которые у залива стоят, не уехали еще?

– Нет… Но это не наши цыгане, кэлдэраря…

– Плевать. Отдай им все. Скажи, чтобы взяли Бьянку и увезли. Пусть снимутся сразу же и едут несколько дней без остановок. Они согласятся, драгоценности очень много стоят, и деньги, смотри, отдай все, не зажиль! Это важно, Бьянку могут убить.

– Да, девочка, – спокойно, без удивления сказал Леший, впервые назвав меня так. – Со Шкипером – все?

– Да.

– Когда ты будешь?

– Скоро. Скажи Челе, что Яшки тоже нет, – я выключила телефон. Я не сомневалась в том, что Леший все сделает правильно. А значит, теперь можно было ни о чем не думать, а просто плакать. Что я и сделала.

Утром я была в Сан-Пауло. Еще через два часа сидела в самолете. Через пятнадцать часов самолет приземлился в аэропорту Леонардо да Винчи в Риме. Из Рима я автобусом доехала до Лидо и, пробыв там не более суток, улетела в Москву. Мне нужно было…

Голос Погрязовой оборвался на полуслове: пленка кончилась. Буров несколько минут сидел неподвижно, глядя на давно погасшую сигарету в своей руке. От щелчка выключившегося магнитофона он вздрогнул. За окном уже кончалась ночь, на полу проявились серые полосы рассвета. Ворох фотографий лежал на столе. Буров машинально взял их в руки, складывая. Подумал о том, что нужную статью он напишет сегодня же и ему хватит двух часов. А там будь что будет.

Он помнил, что Александра просила не звонить ей, но все же снял трубку телефона и набрал номер квартиры на улице Северной. Телефон долго гудел, но трубку так никто и не снял. И Буров чуть не уронил ее, когда со стола зашелся мелодией из «Шербурских зонтиков» его мобильный. Роняя фотографии, чуть не сбросив на пол телефон, он схватил маленький аппарат. Мельком взглянул на часы: было без четверти шесть.

– Слушаю.

– Владимир Алексеевич? – вопросил знакомый гортанный голос с кавказским акцентом.

– Да, я. Здравствуйте, Абрек. – Буров почувствовал испарину на спине. Чего он так внезапно испугался, он не знал и сам, голос Абрека был спокойным, но предчувствие недоброго появилось тут же.

Буров не ошибся.

– Александра Николаевна просила сказать вам спасибо. Она просила пэрэдать, что ничего нэ нужно. Она справилась сама. Она просила пожэлать здоровья вашей дочери. Пакет можете выбросить, он больше нэ имеет цэнности.

– Как… не имеет? – растерянно переспросил Буров. – Это же… Абрек, подождите! Постойте, не кладите трубку! Где… Александра Николаевна?

– Она просила попрощаться с вами. Она улэтает.

– Куда?!

– Домой.

– В Италию?

– Нэ могу знать.

– Абрек, это неправда, вы знаете, – как можно жестче сказал Буров, отчетливо понимая всю бессмысленность этой жесткости. – Мне очень нужно поговорить с ней.

– Вы нэ успеете. Регистрация уже началась.

– Значит, есть еще два часа. Они ведь есть, Абрек, да? Вы в Шереметьеве?

Некоторое время трубка молчала. Буров сжимал ее в ладони, чувствуя, как слипаются от пота пальцы. Наконец Абрек без всяких интонаций сказал:

– Да, – и отключился. Через несколько минут Буров мчался вниз по лестнице с плащом в одной руке и ключами от машины – в другой. Вылетев в пустой, еще сумеречный двор, он рывком открыл дверь «Ауди», кинул плащ на заднее сиденье, сам вскочил на переднее и, дернув ключ зажигания, выжал сцепление.

К счастью, до легендарных московских пробок было еще часа полтора. Ленинградское шоссе даже в этот ранний час пустынным не было, но, по крайней мере, Буров стоял только на светофорах. На стоянку аэропорта Шереметьево он влетел через час после звонка Абрека, судорожно думая о том, что не спросил у телохранителя Александры ни номера рейса, ни даже направления. Но телефон Абрека сохранился в его мобильном, и Буров, скача галопом к застекленному зданию аэропорта, на ходу тыкал пальцем в кнопки. Те, как назло, не нажимались или нажимались неверно. Буров понимал, что это оттого, что он волнуется, что лучше всего будет остановиться, успокоиться и, может быть, даже покурить, что он все равно успевает… но ничего этого сделать не мог.

– Владимир Алексеевич, вы куда?

Он остановился как вкопанный. Трудно было не узнать этот низкий, хрипловатый голос – после того, как он слушал его ночь напролет.