Третий ключ - Татьяна Корсакова Страница 51

– Зачем? – Попытка высвободиться из цепких лап Пугача ни к чему не привела, он лишь усилил хватку. – Зачем мне к ней идти?

– Надо, раз зовет. Ты иди, не противься. Иначе плохо будет.

– Кому?

– Не знаю. Но она никогда не врет. Ты иди, пока не поздно...

– Глаша! – Сердитому окрику бабы Мани Аглая обрадовалась как никогда раньше. – Глаша, иди в дом! А ты ступай, окаянный! – Баба Маня замахала рукой на Пугача. – Ступай, кому сказала! А то батьке пожалуюсь...

Пугач бросил на бабу Маню затравленный взгляд, напоследок больно-больно сжал Аглаино запястье, шепнул одними губами:

– Она ждет...

Пару секунд Аглая стояла, точно завороженная, всматривалась в темноту, в которой скрылся Пугач, вспоминая каждое сказанное им слово, прислушиваясь к смутному чувству, рождающемуся где-то глубоко в душе.

– Глаша! – На плечо легла ладонь бабы Мани. – Глаша, он тебя не обидел?

– Нет, – она мотнула головой, стряхивая наваждение.

– А говорил что? – Бабушкино лицо в темноте казалось размытым пятном, а в голосе отчетливо слышалась тревога.

– Странное. Что меня Спящая дама к себе зовет, и если я к ней не приду, то кому-то будет плохо. Это же глупости, правда?

– Конечно, глупости! – Теперь в голосе бабушки звучала уверенность, но Аглае она почему-то показалась неискренней. – Перепил парень, вот и городит что попало. Надо будет с участковым поговорить, чтобы определил его на лечение от греха подальше. А ты что ж поздно так? Я уже и волноваться начала, собиралась к председателю идти, тебя искать, думала, ты у Люськи.

– Я в поместье была. – Аглая перешагнула порог, заперла за собой калитку. – Бабушка, у нас завтра вечером бал будет, ты же знаешь.

– Знаю. – Баба Маня вслед за ней проверила запор на калитке. – Вся Антоновка только об этом и говорит. Тоже еще удумал наш Аркадий Борисович.

– А мне кажется, это здорово, – пожала плечами Аглая. – Все будут в костюмах, девушки в бальных платьях...

– В дом иди, – баба Маня не дала ей договорить, – холодает что-то.

Холодает? При тридцатиградусной жаре? Аглая удивленно пожала плечами, прошла вслед за бабушкой в дом. Прерванный разговор она продолжила уже за ужином, сидя за накрытым крахмальной скатертью столом.

– Бабушка, Люськин папа из театра платья привез для завтрашнего бала, но я хочу пойти в том, что графиня твоей маме подарила. Сейчас допью чай и примерю. Ты же поможешь мне его перешить?

Баба Маня резко встала из-за стола, так резко, что из старинной фарфоровой чашки, которую она держала в руках, на скатерть выплеснулись остатки чая. Лицо ее при этом оставалось невозмутимым, лишенным всяких эмоций. Никогда раньше Аглая не видела у бабушки такого безжизненного выражения лица и такой непреклонности во взгляде, но длилось это всего мгновение.

– Помогу, – она кивнула, аккуратно поставила чашку на край стола, промокнула полотенцем пятно от чая. – Оно тебе великовато, придется в талии убирать. А этот ваш бал во сколько начинается?

– В девять вечера. Он на всю ночь, но ты, бабуля, не волнуйся, нас и в поместье, и обратно на автобусе отвезут, а там, ты же сама знаешь, Василий Степанович и Надежда Павловна, и председатель сказал, что людей выделит, – она говорила и с тревогой всматривалась в бабушкино лицо. – Все нормально будет, ты даже не сомневайся.

– Да я и не сомневаюсь. – Баба Маня принялась убирать со стола. – Только учти, с платьем завтра разбираться начнем, сегодня я устала...

Следующий день пролетел в заботах и хлопотах, но они того стоили. Платье, старательно отутюженное, подогнанное по Аглаиной фигуре, выглядело великолепно, куда красивее тех театральных нарядов, что привез из города председатель. И сама Аглая смотрелась в нем сногсшибательно. Возможно, впервые в жизни ей нравилось собственное отражение в зеркале. Платье удивительным образом маскировало все то, что Аглая с детства в себе не любила, и подчеркивало достоинства: тонкую талию, четкую линию плеч и шеи. И даже руки, затянутые в белые перчатки, уже не казались Аглае длинными и неуклюжими, а смуглая кожа, оттененная дымчатым сиянием, и сама приобрела удивительный золотистый оттенок.

Оставалось лишь что-нибудь сделать с волосами. Арсенал подручных средств у них с бабушкой был невелик, и подобающая случаю прическа никак не получалась. В конце концов Аглая просто закрепила волосы на макушке привезенной мамой из Индии перламутровой заколкой. Баба Маня окинула ее внимательным взглядом, удовлетворенно кивнула.

– Сейчас чайку заварю. – Она глянула на настенные часы, большая стрелка которых уже подбиралась к цифре восемь. – Не пойдешь же ты на бал голодной. Еще в обморок бухнешься, чего доброго.

В том особенном, восторженно-нетерпеливом состоянии, в котором пребывала Аглая, есть не хотелось совершенно, но она решила не обижать бабушку, поддернула шуршащую юбку, присела к столу.

Чай был, как обычно, очень крепкий и отчего-то сладкий, верно, баба Маня из-за недавних хлопот забыла, что внучка пьет без сахара.

– Вкусно? – Бабушка присела напротив, кулаком подперла щеку, посмотрела внимательно и немного тревожно.

– Очень, – Аглая кивнула и сделала большой глоток.

К приторной сладости чая примешивался странный, чуть горьковатый вкус.

– А что за чай такой? – спросила она, всматриваясь в кружащиеся на дне чашки чаинки.

– Да какой-то новый в сельпо завезли, говорят, для здоровья очень полезный, расслабляющий. – Баба Маня махнула рукой, жест этот получился плавным, точно размазанным. – Это чтобы ты не особо волновалась перед этим своим балом.

– Да я и не волнуюсь. – Аглая залпом допила чай, отставила чашку. – Зачем мне волноваться?

– А и правда, – бабушка смахнула со стола крошки, – нечего тебе волноваться, Глаша. Я уже обо всем позаботилась.

Теперь не только движения, но и слова ее казались медленными, растянутыми во времени. Аглая моргнула, потрясла головой, прогоняя накатившее вдруг головокружение, покачнулась и едва не упала со стула.

– Прости, золотко, – на затылок, в одночасье налившийся свинцовой тяжестью, легла мягкая ладонь, – так будет лучше...

Дневник графа Полонского

14 апреля 1916 года

Думал, господь мне горя достаточно отмерил, надеялся если не на щедрость, то хотя бы на милосердие. Зря надеялся...

Страшно писать, но надо, потому как такое горе в душе держать нельзя. Его бы выплакать, да слез нет, остается только дневник, давний мой исповедальник.

Лизонька умерла. Третьего дня нашли у пруда ее бездыханное тело. Моя девочка задушена и утоплена... Как жить теперь, не ведаю. Душа взывает об отмщении. Поклялся в церкви, перед иконой Спасителя, что найду душегуба и сотру с лица земли.