На перепутье - Александра Йорк Страница 51

Дорина пододвинула стул и подула на свой чай.

— Ладно, Леон, давайте поговорим об этом ради Ники. Потому что единственная причина, почему я готова говорить об абстракции, так это то, что она интересует Ники. Хорошо. Абстрактное искусство — это эстетика. Согласимся с этим. Я не утверждаю, что абстрактное искусство не имеет цены, в своих лучших вариантах оно может быть хорошо выполнено и даже красиво. Только этого недостаточно для талантливого художника с развитыми техническими навыками, потому что форма сама по себе очень ограничена. Она мало требует от художника. Вот почему западная художественная техника утратила достижения двух с половиной тысячелетий. Этой технике на протяжении жизни трех или четырех последних поколений практически не обучают. Вот и выходит, что многие современные художники, как абстракционисты, так и реалисты, к примеру, не умеют рисовать.

Леон перевернул лист в альбоме и начал быстро что-то рисовать.

— Иногда невероятно важно сконцентрироваться на одном элементе, чтобы выделить его, — сказал он. — Как скульптор, я имею дело с формой. Объемом. И пространством. Темой работы является ее форма, и игра света, и пространство вокруг этой формы. Таким образом, искусство действует на чувства, не на разум. — Он поднял глаза на Тару и снова вернулся к альбому. — Ну и что? — Затем взглянул на Ники и сосредоточенно принялся рисовать.

Дорина завороженно наблюдала за ним.

— А то, что это равносильно предложению — всю оставшуюся жизнь водить машину со скоростью миля в час, вот что. Потому что искусство способно радовать чувства, стимулировать эмоции и бросать вызов разуму. Если мы концентрируемся только на частях, как вы предлагаете, то что вы делаете с целым? Даже если это помогает — в чем я сильно сомневаюсь — разобрать целое на части и разложить вокруг, подобно ребенку, разбирающему часы, остается главный вопрос: кто сейчас способен собрать все детали вместе, чтобы часы снова смогли функционировать и показывать время?

Леон положил альбом на пустой мольберт.

— Вот! Это должно разбить в прах вашу теорию насчет неумения рисовать! — Его зеленые глаза на мгновение остановились на наброске головы Тары и затем с насмешкой оглядели присутствующих.

Дорина с удивлением смотрела на образец великолепной техники, дивясь поразительной способности Леона передать настроение. Потрясенная тем, что Леон Скиллмен, как выяснилось, обладает такими способностями, она вдруг вспомнила, как Тара описывала «Весенний цветок». И ее охватила огромная печаль: среди всех предательств, которые можно совершить в отношении этого мира, Леон Скиллмен совершил самое страшное. Она не знала, что сказать.

Ники смотрел на рисунок, на арабеску линии, на чувственный ритм, поражался удивительному сходству с сестрой и припоминал огромные бесформенные глыбы, которые корячились то здесь, то там по всей стране. Он с трудом сдерживался, чтобы не высказаться. Непонятно, почему ему хотелось крикнуть: «НЕТ!»

Димитриос смотрел на рисунок издалека, страстно желая, чтобы то, что он видит, не существовало. В нем было все, чего можно ожидать от быстрого наброска, сделанного рукой мастера, но даже в самых мрачных своих кошмарах он не предполагал, что у Леона — рука мастера. Кроме того, рисунок был закончен в таких деталях, какие трудно ожидать от наброска. Хуже того, он точно уловил сходство с Тарой. С помощью нескольких линий он изобразил ее душу, ее прямоту, ее открытость. Теперь на передний план выступила мысль, которую он настойчиво отодвигал вглубь: что, если Тара сразу разглядела настоящего Леона? Потому что этот мужчина, если это и был настоящий Леон, представлял для него куда более серьезную опасность.

Тара подбежала к наброску.

— Как похоже! — воскликнула она и тут же с облегчением подумала: «Слава Богу».

— Я здорово заржавел, — усмехнулся Леон и, взглянув на Дорину, подмигнул. Дорина продолжала рассматривать рисунок.

Молчание смущало всех, кроме Леона.

Он наконец громко рассмеялся.

— Видите, Дорина, я делаю свои работы потому, что мне это нравится.

— Да, — тихо сказала она, — теперь вижу. Вот только удивляюсь, почему вам это нравится.

— Очень мило, — сухо заметил Димитриос, понимая, что следует сменить тему. — Но, кстати, о рисунках, Дорина. Мне немного хотелось бы поговорить о ваших, если вы не возражаете.

Дорина пододвинула стул и села рядом с ним.

— А как насчет нашего спора? — озабоченно спросил Ники. — Мы ведь только начали.

Дорина через плечо улыбнулась ему. Улыбка, к ее собственному удивлению, включала и Леона. Теперь было просто невозможно относиться к этому человеку резко отрицательно.

— Не волнуйся, мы с Леоном никуда не денемся. Обсудим все в другое время, а Димитриос скоро уезжает, так что позволь мне на некоторое время сосредоточиться на себе и послушать, что он скажет.

— А скажу я вот что: мне думается, вы блестяще изобразили квинтэссенцию обнаженной натуры двадцать первого века. В этих работах реальное сливается с идеализированным, так же, как делали греки, но ваши работы абсолютно современны, они наполнены своей собственной независимостью. Особенно женские фигуры. Такие современные и одновременно вне времени. Очень здорово, Дорина. У вас есть рисунки парных обнаженных натур?

Дорина благодарно кивнула и подвинула свой стул поближе к нему.

— Нет. Поместив в одном рисунке мужчину и женщину, я автоматически привнесу в тему секс. В своих рисунках я исследую человеческую индивидуальность. Это проще выразить в скульптуре, но… — она пожала плечами и бросила быстрый взгляд на Леона, — я не умею ваять.

Леон, теперь полностью ощущающий себя в своей тарелке, с горящими глазами, довольный, поглядывал в окно, вытирая чашки, которые мыл Ники. Он знал, что своим наброском положил всех на лопатки.

Тара сидела перед картинами Ники и думала о море и о том, увидит ли она снова Грецию. Я нужна своему брату. Леон говорит, что любит меня. И хотя он все еще для меня загадка, меня тянет к нему, как магнитом, с первого момента, как я его увидела. Безусловно, я люблю Нью-Йорк. Будущее мира и, соответственно, будущее искусства находится здесь, в Америке. Даже Димитриос так говорит. Она взглянула на Дорину и нахмурилась. «Как открыто она с ним флиртует», — подумала Тара, почему-то испытывая раздражение. Димитриос казался полностью очарованным.

— Вы не разрешите мне купить два рисунка? — спросил он, его темные глаза горели страстью. — Вы сделали невероятную вещь. Мне трудно будет жить, не видя их в своем доме.

Дорина сидела не шевелясь.

— Спасибо, Димитриос. Разумеется, вы можете купить все, что хотите. — Как бы мне хотелось иметь возможность подарить тебе хотя бы один рисунок, подумала она.

— Тара! — окликнул Димитриос. — Иди сюда, взгляни на эти рисунки. Тебе наверняка понравятся эти обнаженные мужские фигуры.

Дорина оцепенела.

Но Тара показала на женские фигуры.