Скажи герцогу "да" - Киран Крамер Страница 51

Она зарылась лицом в его куртку.

— Я не могу выйти за него. Вот уж никогда не думала, что мысль о браке с герцогом способна привести меня в ужас. — Ее голос звучал несколько приглушенно, но ей было все равно. Ей хотелось кричать прямо в грудь Люка… кричать на весь мир, который был так несправедлив.

— Вы необыкновенная девушка, — сказал он с легким изумлением. — Но никто из тех, кто знает правду, не осудит вас за то, что отказали ему.

Она коротко рассмеялась:

— Иногда жизнь бывает такой странной.

— И непредсказуемой. — Люк снова пригладил ей волосы, и она слегка склонила голову, как ластящаяся кошка. — Разве вы могли подумать, направляясь сюда, что проведете больше времени в конюшне, чем в гостиной, например?

Она с улыбкой посмотрела на него.

— Я никогда не смогу никому рассказать об этом. Да и не захочу. Пусть все останется между нами. — Это будет глубоко личное воспоминание, которое она пронесет через всю жизнь.

— Теперь, когда вы не можете больше здесь оставаться, — сказал Люк, — я не вправе заставлять вас разыскивать дневник моей матери. Так что считайте себя свободной по крайней мере от этого обязательства.

— Вам не удастся так легко отделаться от меня, — возразила Дженис. — Я в любом случае собираюсь продолжать поиски — по меньшей мере до тех пор, пока герцог не выставит меня отсюда. Так что ожидайте меня здесь каждую ночь с полным отчетом о проделанной за день работе, но при одном условии.

— И что это за условие?

— Вы должны мне рассказать о своей матери и тех людях, за чью судьбу ответственны.

— Мы жили в сиротском приюте вместе, пока мне не исполнилось года четыре. Я думал, что она монахиня. Она заботилась обо мне, пела колыбельную на ночь, держала за руку. Одета она была в мирское платье. Я тогда не знал, но она скрывалась.

— Почему?

— Монахини не выясняли: просто приняли к себе, и все, — поскольку поняли, что она чего‑то боится и нуждается в укрытии. И только перед смертью она рассказала сестре Бриджет о дневнике.

— Сестре Бриджет?

— Она управляет сиротским приютом.

— Я рада, что вы мне рассказали. Это делает мои поиски еще более важными. Похоже, обращались с ней очень сурово, раз она так боялась. Но кого? И почему? Жаль, что я не знала ничего раньше, когда у меня было больше времени. Известно ли вам что‑то еще?

— Нет.

Это было произнесено совсем другим тоном, отстраненным — верх одержало его прежнее «я». Дженис видела это в его глазах: завесу, которая опускалась, когда он не хотел обнажать душу.

— Есть что‑то еще… Я уверена в этом.

— Ничего подобного.

Дженис положила ладонь ему на предплечье:

— Вы лжете.

Он отдернул руку:

— А вы не в меру любопытны.

— Прекрасно. Не говорите мне ничего, мистер Каллахан. Но только знайте… — Она поднялась на цыпочки и выпалила ему прямо в лицо, всего в дюйме от него: — Правда всегда выходит наружу.

Она вспомнила, как это было в ее семье: с Маршей и — совсем недавно — с Грегори.

— И я, например, твердо верю, что принять эту правду гораздо лучше, чем бежать от нее. Из бегства никогда не получается ничего хорошего. Никогда.

Она оставила дверь конюшни широко открытой. Люк стоял в дверном проеме и наблюдал, как она стремительно шагает к темному дому, энергично размахивая руками, а коса раскачивается в такт шагам. Она поскользнулась разок на заледеневшей тропинке, но удержалась на ногах и продолжила путь, не замешкавшись ни на секунду.

Над головой сияла полная луна, подобная серебряной тарелке на чернильно‑черной скатерти. «Запомни это, — думал Люк. — И запомни чудесную девушку. Дженис». Он все же позволил себе называть ее так.

Когда наступит утро, он еще на один день будет ближе к тому, чтобы больше никогда ее не увидеть.