Серебряный ветер - Линда Кук Страница 51

Симон проснулся, когда совсем рассвело, но люди Кардока все еще спали. Он приподнял одеяло и поцеловал Аделину в лоб. Она уютно устроилась в кольце его руки, и волосы ее сияли, рассыпавшись по подушке, словно золотое озеро. Симон потихоньку, нежно, стараясь не разбудить, высвободил руку и осторожно соскользнул с постели.

На деревянном полу возле кровати спали шесть служанок, завернувшись в одеяла. Симон, стараясь ни на кого не наступить, прошел в угол, где стоял большой сундук, и достал оттуда одежду и меч. В смежном со спальней зале пиршественные столы были убраны, столешницы стояли вдоль стен, а камышовые циновки едва можно было разглядеть: весь пол был завален спящими, народ предпочел переночевать в замке, а не тащиться под ливнем на холм, в свои холодные хижины.

В длинной яме для костра ярко горели угли. Костер не потух, несмотря на ночное ненастье. Большие плоские камни, на которых покоилось святочное полено, были все еще горячими на ощупь. Пар шел от них в тех местах, где сквозь вентиляционные отверстия в крыше капала вода.

Люди Кардока спали у очага, сладко похрапывая. Симон переступил через спящих и в одном из них узнал Хауэлла — по огромной челюсти, покрытой рыжей всклоченной бородой. Петронилла спала возле него и во сне выглядела совершенно невинной, такой, какой она, наверное, была лет десять назад.

Небо расчистилось, в долину снова вернулся зимний холод.

Симон остановился у дверей в нерешительности. Его подмывало вернуться, разбудить Аделину и пригласить ее покататься верхом. Побыть с ней наедине хотя бы для того, чтобы обсудить все без свидетелей, уже будет праздником. После вчерашнего происшествия Симон обнаружил, что избежать внимания со стороны домочадцев не представится возможности.

Симон и Аделина спали, укрывшись с головой, не для тепла, а чтобы хоть как-то отгородиться от нашествия в их спальню. Несмотря на принятые меры предосторожности, тишайший шепот им же самим казался громким. Оставив попытки поговорить, они уснули довольно рано. Симон все же решил не будить жену — пусть поспит, пока спится, — и отправился на конюшню без нее.

Конь его стоял стреноженный, укрытый мягкой шерстяной попоной. Симон пощупал рану — она оказалась чистой и не такой глубокой, как он опасался.

Постояв в нерешительности возле раненого коня, Симон все же снял с него попону и надел седло. Сабля Кардока задела шею довольно высоко, там, где начиналась густая, аккуратно подстриженная грива, и поводья с уздечкой не будут касаться небольшой ранки. Небыстрая езда ничего, кроме пользы, жеребчику не принесет.

Когда Симон вел коня через двор, на кухне уже возились женщины. Одна из них, подобрав юбки, чтобы не выпачкать в слякоти, подошла к нему и протянула краюху свежего хлеба. Он кивнул, улыбнувшись, отвечая на ее застенчивое приветствие, и поблагодарил за еду.

Симон повернул коня в сторону крепостного холма, потом передумал и направился к западу, к поместным полям и озеру. Сегодня за пиршественным столом он еще успеет поговорить с Гарольдом о том немногом, что должны успеть сделать солдаты гарнизона до того, как выпадет снег. Может быть, на этот раз ему наконец удастся найти проход в сплошной скале, отгораживающей земли тестя от прочего мира. Найти выход из капкана — вот что представлялось самым главным на сегодняшний день, а прочее подождет.

Над полями летали два маленьких ястреба. Они то парили, раскинув крылья, высматривая добычу, то, сложив крылья, стремительно падали вниз. Стайка воробьев вспорхнула над обнаженными деревьями леса и устремилась на запад, увлекая за собой ястребов.

Симон откусил кусок хлеба, наблюдая за полетом хищников. Маленькие воробьи уже превратились в едва различимые точки. Когда-то в прежней, уютной и спокойной жизни обласканного судьбой аристократа Симон любил выезжать на соколиную охоту. Ручные птицы служили ему, приносили добычу. Они были заодно. Разве тогда мог представить Симон, что однажды, подняв взгляд к небу, он вдруг увидит в пернатом хищнике врага, а себя — сродни тем обреченным тварям, за которыми велась охота.

Лонгчемп и его шпионы наблюдали за ним. Они читали его мысли и видели его столь же ясно, как зоркий сокол видит свою жертву. Они, как те ястребы, только и ждали момента, чтобы броситься на него с ясного неба и оборвать его жизнь беглеца и изгоя. Каждый день, прожитый им после кровопролития в Ходмершеме, Симон вправе был считать позаимствованным у судьбы, но каждый прожитый день неминуемо приближал его к часу расплаты, к роковому дню и часу, когда он встретится с врагом лицом к лицу. Этот враг посильнее любого из тех, с кем приходилось иметь дело самым доблестным из его предков, вот уже не одно столетие владевших Тэлброком.

Уильям Маршалл, спасая жизнь сыну своего старого друга, всего лишь продлил мучение приговоренного, предоставив Лонгчемпу свободу беспрепятственно запускать своих ястребов — своих шпионов, чтобы те, кружась над Симоном Тэлброком; связавшим себя клятвой и оттого ставшим беззащитным, лишь выжидали удобного момента, чтобы броситься камнем вниз и прикончить свою жертву.

Перед внутренним взором Симона предстали зеленые глаза Аделины. Что сделает Лонгчемп с тем соколом, который откажется вернуться на свой шест? Или шпионкой, чьи зеленые глаза зажглись любовью к тому, кто должен был стать ее добычей? Холодный ветер волновал серые воды озера, лишь по краям подернутые коркой льда.