Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская Страница 51

— Вот, в самую лужу! — сказал он Марине.

Иван зацепился за ручку двери, неловко повернулся и увидел женщину, сидящую за столом. Пасть Зины истребляла остатки куриной ноги. Женщина зарделась нежным румянцем. Иван расхохотался.

— Раблезианское дитя, ты как сюда прикатилось?

— Иван! — плюясь рисом, воскликнула Зина.

— Ну, даже не подождёт! Всю жизнь так! Сожрёт всё самое лучшее, а потом ещё и ко мне в тарелку лезет, — протиснулась на кухню Марина. — Ну и что, вы хотите сказать, что знакомы?

— Господи, как же я раньше не догадался! — вскрикнул он и поднял Марину на руки.

— А почему не меня? — обиженно спросила Зина.

— Надорвётся, — ответила Марина.

— Это ты, моя рыся.

— Поставь меня на землю и не трогай грязными руками.

— Так это ты?

— Да что я? — не поняла Марина. Иван обратился за разъясняющей помощью к Зине.

— Помнишь, я тебя просила сшить пальто для десятилетней девочки?

— Да, ну и что?

— Так это для Ивановой дочки.

— Подошло?

— Да. — Иван покраснел и опустил женщину на пол. — Спасибо тебе большое.

— Ты чего такой красный, как из бани вышел? — жуя, спросила Зина.

— У вас душно. — Иван подошёл к окну и открыл форточку.

— Не за что, обращайся ещё.

Зина перекрестилась и даже остановила работу челюстей, размалывавших в труху птичьи кости:

— Марина, что с тобой? Ты белая, как смерть. Что-то случилось?

Иван хотел было ответить, но Марина сжала его локоть.

— Вымой ты наконец руки. Не здесь, в ванной.

— Что случилось? — ещё раз спросила Зина.

— Ничего. Давление, наверное, — сказала Марина.

Зина недоверчиво посмотрела на неё, потом на Ивана. Марина толкнула его бедром:

— Я себя весь день плохо чувствую. Иди, иди, вымой руки от своих химикатов, и нечего смотреть на меня кастрированным телёнком.

— Ну, тогда надо выпить, — предложила Зина.

Время тонуло в выпитой водке и рассказанных историях из прошлой жизни, о путешествиях по белому свету, о том, что даже в провинции Франции высаживает деревья, как морковки на грядках, ровно, рядами, идущими на мир войском классицизма, о том, что в Америке мужчины не открывают женщинам двери и не подносят чемоданы, освобождённые дамы с приклеенными ногтями сами тащат скарб и очень гордятся своим свободолюбием, о том, что в Японии самомоющиеся унитазы, в которые русскому человеку неудобно справлять нужду, так надменно они пахнут лимоном. На четвёртом часу, высиженном на кухне, Марина наконец спросила:

— Зина, мне сегодня приснился странный сон. Он у меня из головы не идёт.

— Что за сон?

— Зина отлично толкует сны, — пояснила Марина отяжелевшему от разговоров Ивану, чья голова клонилась к её плечу.

Марина пересказала сестре, что ей снилось, Зина слушала с закрытыми глазами и покачивалась из стороны в сторону. Иван сквозь дремоту улыбался. Марина закончила говорить, Зина ещё несколько секунд не открывала глаз, Марина нетерпеливо застёгивала и расстёгивала пуговицу на кофте. Наконец Зина очнулась:

— Ты, дорогая моя, неправильно используешь свои силы. В тебе пропадает воля руководителя. Это же всё очевидно, снежная буря — беда и очищение, не верящие люди — это не верящие люди, маленькая девочка — люди, в тебя верящие. И твой долг всё взять на себя.

Иван повёз Зину домой, Марина попросила его не возвращаться, у неё раздуло живот, и просто хотелось побыть одной, собрать мысли. Её не оставлял вопрос: почему у девочки из сна было Наташино лицо? Наверное, всё-таки не она.