Лакей и я - Валери Боумен Страница 51

— Нет, нисколько. — Подумав, Лукас добавил: — Но дело не только в том, что ты говорила, все гораздо сложнее: ты раскрыла мне глаза и заставила увидеть, насколько я заблуждался по некоторым вопросам.

Ее брови взлетели на лоб:

— Например?

— Законопроект. Я намерен его отозвать и подготовить новый, в котором будут отменены самые грабительские торговые законы и обеспечены гарантии безопасности и прав для прислуги и рабочих.

По лицу Фрэнсис расплылась радостная улыбка.

— Это правда?

— Конечно.

— Ах, Лукас, это же замечательная идея!

Она хлопнула в ладоши и это стало сигналом к действию: больше он сдерживаться не мог. Коснувшись ее руки, он нежно погладил кожу в том месте, где заканчивается перчатка, и сказал:

— За это я должен благодарить тебя, дорогая. Ты поможешь мне его написать?

— Ты серьезно? С радостью! — с улыбкой воскликнула Фрэнсис.

Лукас с облегчением засмеялся и, наконец, обнял любимую, привлек к себе, поднял и закружил по комнате.

— Я так надеялся, что ты не откажешься! Если мы будем работать над новым проектом вместе, то, уверен, сумеем создать лучший закон на земле… хотя я сомневаюсь, что сэр Реджинальд проголосует за него.

Фрэнсис рассмеялась.

— Ну, невелика потеря — я готова рискнуть. — Потом, совершенно серьезно, заглянув ему в глаза, она сказала: — Я хотела задать тебе еще один вопрос.

— Любой.

— Ты действительно любишь меня, Лукас? То есть я хотела сказать: граф Кендалл, любите ли вы меня так, как люблю вас я?

Он погладил ее по плечу.

— Для тебя я Лукас. И да, я люблю вас до безумия, леди Уортон.

— Я так рада!

Лукас наклонился и, заглянув ей в глаза, неуверенно, ведь она еще не сказала «да», спросил:

— Значит ли это, что ты выйдешь за меня замуж?

— Это зависит от одного обстоятельства…

Лукас затаил дыхание, ему стало трудно дышать, сердце замерло.

— Ты готов сделать мне предложение заново? В прошлый раз я была в расстроенных чувствах и мало что поняла.

Лукас шумно выдохнул, прижал любимую к груди и прошептал на ушко:

— Фрэнсис Реджина Тергуд Уортон, я люблю тебя больше, чем могу передать словами. — Он опустился на колено и сжал ее руки в своих ладонях. — Скажи, ты выйдешь за меня замуж?

Глаза Фрэнсис наполнились слезами, и она кивнула:

— Да, лорд Кендалл, я выйду за вас замуж.

Лукас вскочил, прижал девушку к себе, склонился к ней и стал покрывать поцелуями милое лицо, а спустя несколько мгновений, с трудом оторвавшись от нее, пообещал:

— Я сделаю тебя самой счастливой на свете.

— Ну а я позабочусь, чтобы ты не забыл о своем обещании, — засмеялась Фрэнсис.

Лукас, не в силах сдерживать чувства, забегал по комнате.

— Я хочу, чтобы о нашей помолвке знал весь мир, и готов прокричать об этом хоть с конька крыши! Давай немедленно сообщим твоим родителям.

Он сжал ее руку и поднес к губам, но Фрэнсис покачала головой.

— Не сейчас. Думаю, сначала мы должны сделать кое-что другое.

— О чем ты, любовь моя?

Ее щеки вспыхнули, от смущения она кашлянула и отвела глаза.

— Мне кажется… на случай если мама будет против, нам следует вступить в более близкие отношения.

Лукас нахмурился.

— Ты думаешь, она станет возражать?

— Против моей свадьбы с самым завидным женихом? Уверена, что я сумею ее переубедить, но, чтобы уж наверняка…

Лукас засмеялся.

— Ваше желание для меня закон, миледи.

Когда он обнял ее и стал целовать, по спине Фрэнсис пробежала волна дрожи. Она немного беспокоилась, что он откажется от ее предложения и будет настаивать на выполнении всех брачных формальностей, но, к счастью, спорить он не стал, подхватил ее на руки и понес к кровати, уложил на матрас, а сам поспешил запереть дверь.

Но вот их взгляды встретились, он развязал галстук, и по телу Фрэнсис снова пробежала дрожь. Через несколько секунд она увидит его полностью обнаженным, и в данный момент это было ее самое большое желание. Она села на кровати, сбросила туфли и сняла перчатки, затем начала вынимать из волос шпильки и аккуратно складывать на прикроватный столик. Они понадобятся ей позже, если она надеется покинуть эту комнату, соблюдая хотя бы остатки приличий.

Ухмыляясь, Лукас присел на край кровати и стал разуваться. Пока он стягивал сначала один сапог, потом второй, Фрэнсис тоже не оставалась без дела. Совершив ряд неловких телодвижений, она оказалась на коленях за спиной графа. Он уже снял галстук, и когда принялся расстегивать пуговицы на рубашке, она обняла его сзади и легонько прикусила мочку уха, повторив то, что делал с ней раньше он в библиотеке, потом лизнула ее. Мощное тело Лукаса сотрясло это действие, и Фрэнсис начала понимать свою силу и власть над этим мужчиной. Заставить дрожать такого сильного и уверенного в себе мужчину — дорогого стоило.

Он попытался стянуть рубашку через голову, и она помогла ему. Он бросил этот элегантный предмет одежды, словно ненужную тряпку, на пол, повернулся к Фрэнсис и медленно уложил ее на спину. Он был обнажен до пояса — остались только бриджи. Фрэнсис во все глаза смотрела на его широкую грудь с редкой порослью темных волос, плоский мускулистый живот.

— О чем ты думаешь? — спросил Лукас.

— О том, как ты прекрасен, — выдохнула она едва ли не с благоговением.

Лукас просунул руки ей под спину и принялся расстегивать длинный ряд мелких пуговичек на платье. Когда все они были наконец расстегнуты, она села и помогла ему снять платье через голову. Платье тоже отправилось на пол, и на Фрэнсис остались только чулки и сорочка.

— Я никогда не занималась этим раньше, — сообщила она, — поэтому не знаю, что делать дальше.

Ее щеки горели, но она предпочла честность, даже если при этом почувствовала себя неумехой.

— Не беспокойся, — очень серьезно сказал Лукас и прикусил нижнюю губу так, что ей немедленно захотелось его поцеловать. — Я знаю, что делать.

— Вот и хорошо, — выдохнула Фрэнсис, почувствовав себя полной идиоткой.

Но когда он поцеловал ее снова, а потом стал ласкать грудь сквозь тонкую ткань сорочки сначала пальцами, потом языком, она едва не лишилась рассудка. Ее тело само по себе пришло в движение, отказавшись подчиняться разуму.

— Что вы желаете теперь, миледи? — спросил Лукас.

Фрэнсис подняла голову и взглянула на него глазами, затуманенными страстью.

— Это говорит Лукас-лакей?