О, сколько счастья, сколько муки… - Анастасия Туманова Страница 50

— Целый? — свирепо спросил Илья, подходя к ближе. — Или добавить тебе? Кто первый начал?

«Добавить» он пригрозил для порядка, Гришке и так досталось. Физиономия сына была разбита в кровь, левый глаз заплывал, на скуле красовалась огромная ссадина. Вытирая красную струйку в углу рта, он хмуро сказал:

— Я начал.

— Ей-богу, выпорю! — пообещал Илья, в глубине души чувствуя некоторое уважение к сыну: Федька Трофимов был на голову его выше и на два года старше.

— Из-за нее? — кивнул он на незакрытую калитку.

Гришка покраснел так, что это было заметно даже под слоем грязи. Хрипло проговорил:

— Кто ее потаскухой назовет — убью.

— Так ведь, чяво, может, и верно? — глядя в сторону, произнес Илья. — Вот куда она сейчас умотала? И где вчера была? Знаешь ты? Нет? То-то и оно.

Гришка тяжело дышал, смотрел в землю. Помедлив, Илья продолжил:

— Мать говорила — ты ее сватать хочешь?

Гришка кивнул.

— Мне такая невестка не нужна. — Илья помолчал. — Хочешь — уговаривай ее, и убегайте вместе. Только мне после этого на глаза не показывайся.

На разбитой скуле Гришки шевельнулся желвак, и Илья понял, что разговор о бегстве у сына с девчонкой уже был. И понятно, куда она его послала…

— Слышишь ты меня?

— Слышу, — не поднимая глаз, буркнул Гришка.

Благодаря бога, что сын не смотрит на него, Илья встал и направился к дому. На душе было отвратительно.

В сенях его остановила расстроенная Дашка:

— Отец, как нам теперь вечером-то? Я думала, Гришка со мной по столикам ходить будет, а куда же ему после этого…

— А я что поделаю?

— Может… может, ты мне сыграешь? Это совсем просто, ты этот романс знаешь. Там всего семь аккордов! Пожалуйста!

Несколько секунд Илья смотрел в заплаканное лицо дочери. Затем, стараясь, чтобы в голосе не проскользнула радость, сказал:

— Убиться мне с вами. Идем попробуем.

* * *

Глядя прямо перед собой и прижимая к груди сумочку, Маргитка шла по Солянке. Она старалась идти быстро, но ноги сами собой замедляли шаг: это была последняя улица перед Хитровым рынком — самым гиблым местом Москвы. Обширную площадь Хитровки занимали ночлежки, кабаки и доходные дома, забитые оборванцами всех мастей. По залитым помоями переулкам болтались проститутки от семи до семидесяти лет, ползали нищие с полуголыми увечными детьми, орали торговки требухой и «рванинкой», собирающейся в трактирных отбросах. Ближе к вечеру появлялась хитровская аристократия — воры. Здесь обитали и «портяночники», не гнушавшиеся раздеть своего же брата нищего, и «фортачи», промышляющие по окнам, и «поездушники», на ходу вырывающие сумки и саквояжи у благонамеренных граждан, и самый решительный элемент — «деловые ребята», у которых водились и ножи, и револьверы. Хитровку называли воровским царством, куда простой москвич не осмеливался зайти даже средь бела дня. Будочники, «державшие» Хитров рынок, были «своими в доску» и «деловых» без лишней надобности не беспокоили, а воры, в свою очередь, не трогали их. В трактирах Хитровки можно было отыскать и беглых каторжников, но делать этого никому не хотелось: даже полиция не рисковала соваться в «Пересыльный» или «Сибирь». Самым отчаянным местом считался трактир под неофициальным названием «Каторга», где продавали выпивку, держали притон, скупали краденое и прятали беглых. Именно там назначил Маргитке встречу Сенька Паровоз.

Извозчик довез Маргитку до начала Солянки, в Спасо-Глинищевский переулок, а дальше, сколько она ни сулила денег, ехать отказался. Когда же Маргитка попросила проводить ее до Хитрова рынка, старик чуть не свалился с козел, замахал руками и, перекрестившись на церквушку, торжественно заявил, что и пятки его «в этой выгребной яме» не будет.

«И вам, барышня, там делать нечего! Ей же богу, разденут и в чем мать родила по улице пустят! И хорошо, если разденут только, а то могут и… Не место вам там вовсе! Хочете — обратно без платы свезу?»

Больше всего Маргитке хотелось согласиться и поскорей прыгнуть назад, в старенькую пролетку. Но она хорошо помнила лицо Сеньки вчера, когда они стояли на крыльце дома. Паровоз не шутил. И поэтому Маргитка покачала головой, расплатилась с причитающим извозчиком и, прижимая к груди сумочку, отважно зашагала вниз по Солянке. Собираясь на Хитровку, девушка постаралась одеться похуже, а из сумочки благоразумно вынула все, кроме огромного столового ножа, похищенного у кухарки.

Солянка заканчивалась. Прилично одетых людей навстречу попадалось все меньше, зато на глазах множились нищие. Они с изумлением посматривали на брюнетку в потертом сером платье и обтрепанной шали, крепко прижимавшую к груди ридикюль странных очертаний (нож уже проткнул ткань в двух местах) и затравленно озиравшуюся по сторонам. Какая-то оборванка с завернутым в грязные тряпки младенцем подошла к Маргитке:

— Подайте на ребеночка, барышня благородная…

Маргитка шарахнулась в сторону, чуть не уронив сумку. Хотела было сказать, что у нее нет ни копейки, но язык словно примерз к зубам. Нищенка с минуту молча мерила ее блеклыми, пустыми глазами, затем презрительно буркнула:

— Шаманаются тут всякие… — и отошла.

Маргитка, отдышавшись, продолжила свой путь. Встреча с нищенкой неожиданно подбодрила ее. «Да ты цыганка, милая, или барыня кисельная?! — ругала она себя, приближаясь к дышащим туманом трущобам Хитровки. — Вон, нищей испугалась, а там, на Хитровом, — и воры, и убивцы, и ссыльнокаторжные… То ли еще будет! Ох, Илья, ох, паскудник этакий, все через тебя, сатана проклятая, все через тебя… Да шевели ты живей копытами, дурища!»

«Шевелить копытами» становилось все трудней: Хитровка обступила Маргитку облезлыми домами с сырыми стенами, туманом, клубящимся в бегущих вниз переулках, красными оконцами ночлежек, голодными кошками. Мимо уже дважды пробегала ватага полуодетых мальчишек, бросающих на Маргитку настороженные взгляды. На третий раз Маргитка не выдержала, остановилась, вынула из сумочки нож, вывернула и встряхнула пустой ридикюль: мол, ничего нет. Мальчишки остановились, сосредоточенно пронаблюдали за ее действиями. При виде ножа заухмылялись. Один из них, лет тринадцати, с наглым, изъеденным коростой лицом и желтыми глазами помойного кота, отделился от ватаги и вихляющей походкой пошел к Маргитке.

— А кудай-то их несет, такую ма-ла-ду-ую? — фальшиво запел он, и Маргитка, несмотря на испуг, поморщилась. — Не сопроводить ли, барышня? Ищете когой-то? Не за кавалером ли? — ломаясь, цедил подросток сквозь гнилые зубы. — Може, и я сгожусь?

Его товарищи грохнули похабным хохотом. Несколько оборванцев постарше, куда-то пробирающиеся вдоль стен, замедлили шаг, наблюдая за сценой. «Ну, все!» — подумала Маргитка. По спине побежал холод. Тем не менее она нашла в себе силы сказать:

— Осади назад, аметистовый.

— Вона — карахтерная! — заржал мальчишка, однако сбавить ход и не подумал. Когда он приблизился вплотную, Маргитку обдало густой волной вони, и она, закашлявшись, чихнула. Зрители снова загоготали; вокруг Маргитки и мальчишки собралось кольцо.