Круговой перекресток - Елена Гайворонская Страница 50

– Пожалуйста, – проговорила умоляюще, – позволь мне самой разобраться во всем. Я должна все обдумать. Не звони мне и не ищи встреч, прошу тебя. Мне надо побыть одной.

Ни разу в жизни мне не было так тяжело. Я даже не предполагала, что так бывает, когда душевная боль становится физически осязаемой, становится трудно дышать, ноет под левой лопаткой, будто забили горячий гвоздь. Но я должна была сделать этот шаг, чтобы возвратиться или уйти навсегда…

– Ты вернешься? – с тревогой спросил Сергей.

– Я не знаю… – призналась я, отчаянно кусая губы, чтобы не разреветься в голос.

– Пожалуйста, не надо так. – В его голосе слышалась боль. – Я не хочу тебя терять. Я никогда никому не говорил этих слов. Если тебе нужно время, я буду ждать, сколько потребуется.

Я посмотрела в его молящие глаза и поняла: еще минута, и я не смогу сопротивляться этому наваждению. Я замотала головой и, глотая слезы, выскочила в темный коридор.

– Уже поздно. Я провожу тебя до дома, – дрогнувшим голосом сказал Сергей, выходя следом.

– Не надо. Просто поймай мне такси.

– Я уважаю твое решение. Но верю, что мы созданы друг для друга. Рано или поздно ты сама это поймешь. Я буду ждать.

Зайка собрала отходную. Мы с Крис, соседская девчонка и несколько школьных приятелей. Все шутили и смеялись, и Зайка смеялась вместе со всеми, но в душном воздухе повисла горечь расставания, и веселье было горьким, как анальгин.

Мы с Крис вручили Зайке коллаж из наших фоток и кассету с прощальным письмом и песней, которые мы для нее сочинили: слова мои, музыка Крис. Взяли обещание, что Зайка будет слушать песню в далеком Израиле всякий раз, когда ее одолеет печаль.

Сердце терзает безмолвная грусть…

Все улетают, меня покидают,

Все уезжают, а я остаюсь…

Сердце сжимает безмолвная грусть…

Знаю, не ждет меня дальняя даль,

Ветры шальные, вихри морские,

Там, где не страшен суровый февраль…

Знаю, не ждет меня дальняя даль…

Жду с нетерпеньем, грущу и молюсь:

«Не забывайте, не забывайте…

Не забывайте», – грущу и молюсь…

Вы уезжайте, а я остаюсь…

Я остаюсь с тобой, матушка-Русь,

Мгла беспросветная, тьма предрассветная,

Все уезжают, а я остаюсь…

Сердце сжимает безмолвная грусть…

Зайка не выдержала, заревела белугой, мы с Крис принялись утешать.

– Расскажите мне что-нибудь хорошее… – привычно хныкала Зайка.

Я обвела невидящим взглядом притихших подруг. Даже сейчас, в миг прощания с лучшей подругой, мои мысли уносились далеко, к обшарпанной панельной пятиэтажке на окраине города с видом на трубы. Я оставила там частичку себя, хотелось мне того или нет. Я взяла тайм-аут, но мой мозг, моя кровь, мое тело бунтовали. Я боролась с непреходящим желанием поймать такси, поехать к Сергею и остаться там. Без него я проваливалась в депрессию. Мир вокруг стал безобразно серым. Каждое утро я заставляла себя подняться с кровати, произвести ряд необходимых механических действий… Я думала о нем постоянно: по дороге в институт, на лекциях, даже во сне… Но что-то не давало мне проехать несколько остановок метро до своего искушения…

– Я влюбилась, – решилась произнести я вслух то, что носила в себе последние несколько дней как величайший дар и проклятие одновременно. – В Сергея. Мы встречаемся…

Зайка перестала шмыгать носом, слезы просохли на округлившихся глазах.

– Да ну?!

– Ни фига себе! – возмущенно выпалила Крис. – И ты нам ничего не рассказывала! Подруга называется!

– Подожди, – остановила ее Зайка, – не говорила, значит, на то были причины, верно, Сань?

Я горестно кивнула и, запинаясь и сбиваясь, рассказала все, что было, от начала до конца, только финал оказался с жирным знаком вопроса.

– Я тебя не понимаю, – тихо проговорила Зайка. – Ты влюбилась, он тоже, все прекрасно. Зачем ты бежишь от него и от себя?

– Мне страшно, – призналась я. – Не знаю почему… Сейчас я поняла, что Артема не любила, лишь позволяла ему любить себя. С ним просто, предсказуемо, комфортно, удобно… Я контролирую ситуацию. А с Сережкой… фейерверк. Помутнение рассудка. Нам хорошо не только в постели, нам нравятся одни книги, фильмы, мы одинаково смотрим на мир. Он словно читает мои мысли… И я совершенно не думаю о будущем, не знаю, что нас ждет за поворотом.

– Это не так уж плохо – не знать, что тебя ждет, – отозвалась Зайка. – Скучно, когда в девятнадцать твоя жизнь расписана как по нотам на сто лет вперед. Знаешь, с этим дурацким переездом я научилась быть оптимисткой. Чего же ты боишься?

– Я не знаю, не знаю! – вскрикнула я. – Со мной что-то не так, и я сама не могу понять, что именно!

– Между прочим, Вадик говорит, что Сергей очень талантливый молодой ученый и многого добьется, – заметила Крис. – Уж если Вадик хвалит кого-нибудь, кроме себя, ему можно верить.

– Кстати, как у вас? – уточнила я.

– Пока по-прежнему. В августе собираемся в Сочи! – Крис расцвела в мечтательной улыбке, даже серые глаза приобрели небесно-голубой оттенок. – Как вы думаете, он на мне женится?

– Ты этого хочешь? – изумились мы. – Ты же не веришь в брак!

– Ой, девчонки… – смущенно потупилась Крис. – Не верила, пока сама не попалась… С ним как на американских горках, то ругаемся страшно, то обожаем друг друга… Но кажется, именно это мне и нужно.

– Ну вот, – захлюпала носом Зайка, – я пропущу самое интересное… Вдруг я больше вас никогда не увижу…

И я вдруг тоже заревела белугой от безумной тоски по ускользающей Зайке, Сергею и осознания жестокой дисгармонии существования.

– Девчонки, вы чего-о? – всхлипнула Крис и с воем бросилась в наши объятия.

Кто-то отворил дверь, обозрел картину трех безудержно рыдающих девчонок и деликатно прикрыл. Потом, наревевшись, встрепанные, с лиловыми носами и набрякшими веками, мы забренчали что-то бравуарное. Постепенно грусть улеглась, уступила место надежде. Ведь мы так молоды, перед нами целый мир, шарик круглый, а значит, мы непременно встретимся.