Кармелита. Счастье цыганки - Олег Кудрин Страница 5

— Нет, бери выше! Сашка — это цыган, конюх, лучше любого ветеринара!

— Да, серьезно ты заболел, дружок!.. — Астахов еще раз потрепал Торнадо по холке. — Знаешь, Кармелита, я хочу немножко поднять тебе настроение. Я привез тебе из Лондона подарок.

Астахов протянул дочери маленькую коробочку — точно такую же, какую получила и Олеся.

— Ух ты! — Кармелита достала из коробочки колечко с бриллиантами.

— Нравится?

— Очень… — Но вдруг она закрыла коробочку и протянула ее Астахову обратно. — Я не могу принять такой дорогой подарок.

— Почему, Кармелита? Разве я не имею права сделать своей родной дочери такой подарок, который хочу?

Девушка ничего не отвечала.

— Кармелита, — Астахов заговорил по-другому, нежнее, искреннее, — это кольцо называется «Звезда счастья»… Я, когда его увидел, сразу же подумал о тебе. И я хочу, чтобы оно было твоим. Возьми его, пожалуйста, не обижай меня…

Девушка никак не могла решиться, но потом все же взяла подарок.

— Спасибо, — сказала она почему-то шепотом. — Если честно, то я таких красивых никогда не видела!

— Я рад, что тебе понравилось. Кармелита, я хочу, чтобы с этой «Звездой счастья» ты была счастлива! — сказал Астахов и осекся.

— Счастлива? — переспросила Кармелита. — А я уже была счастлива. Когда Максим был рядом…

— Я понимаю тебя… — старался поправиться Николай Андреевич. — Это так быстро не забывается…

— А я не хочу его забывать! И я никогда его не забуду, никогда…

На новое колечко в дрожащих руках Кармелиты капнула слеза. Заржал больной Торнадо.

— Но надо же жить дальше, дочка… — Астахов взял себя в руки и заговорил серьезно, как старший: — Надо учиться жить.

— Как? Как, если я постоянно думаю о нем? Прошел уже год, а он мне снится каждую ночь! Я вспоминаю все те места, где мы с ним гуляли, все, о чем разговаривали, — я не могу без него, понимаешь?!.

* * *

За минувший год осиротевшие дети Розауры так и не привыкли к оседлой жизни в большом, но все-таки чужом доме Баро. Хотя Земфира изо всех сил старалась заменить детям мать — она даже покрикивала на них совсем как Розаура, хотя Баро день за днем задаривал малышей игрушками и сладостями, все равно в их воспоминаниях и одновременно в их мечтах был табор. Там всегда было весело, там их теперь никто не поучал, и, когда они туда приезжали — не было для цыган более дорогих гостей.

Если случалось Миро зайти в дом к Зарецкому, дети улучали минутку и, оставшись с молодым вожаком наедине, просились обратно. Миро смущался, уговаривал их не покидать баронский дом, расспрашивал, не обижают ли их тут, — но в конце концов, и сам стал реже приходить к Зарецкому.

Иногда Баро, когда ехал в табор, брал детей с собой. И тогда начинались прыжки радости и вопли счастья. А когда надо было возвращаться обратно домой — никак не обходилось без детских слез и истерик.

Ну а когда еще и пригрело солнышко, когда зазеленела свежая трава, когда дом и двор Баро стали совсем тесными, тогда дети просто убежали обратно в табор — и возвращаться в Зубчановку не хотели уже ни за что.

Баро все происшедшее принял очень близко к сердцу. Он шел по внезапно замолчавшему дому мрачнее тучи. Он шел к жене.

— Земфира, объясни мне, почему дети решили остаться в таборе?

— Не знаю, Рамир.

— Не знаешь? Зато я знаю — это все ты, ты к ним постоянно придиралась!

— Что ты, Рамир! Я пыталась приучить их к порядку.

— Да ты не понимаешь, Земфира, что дети потеряли мать, — им нужна ласка, а не порядок!

— А ты считаешь, что детей воспитывают только лаской?

Но Баро уже не мог остановиться — он кричал на жену, не давая ей вставить ни слова.

— Почему? Почему они хотят остаться в таборе?! Молчишь?! Нечего сказать?! — Хотя Земфире было, ох, было что ему сказать, но Баро просто не давал ей это сделать. — Я слышал, как ты все время с ними разговаривала! Или, может быть, ты специально так сделала, чтобы дети Розауры ушли в табор, а?!

— Рамир, послушай себя! Что ты говоришь? Это неправда, это не так! В конце концов, это жестоко — кричать так на беременную женщину… — Еще секунду назад Земфира сама давала себе слово не пускать в ход этот аргумент, не усугублять собственный обман, но очень уж сильно, а главное — несправедливо накричал на нее муж, и вот, сорвалось… — Рамир, выслушай меня и не перебивай. Ты играл с детьми, как с любимыми игрушками. Поиграл и бросил.

— Что ты говоришь? Опомнись!

— …А все заботы: стирка, уборка, глажка — все было на мне. Я с детьми была постоянно, а тебе оставались только игры и развлечения. А воспитание — это не только игры, Рамир. Ты взял их в дом, и не подумал о том, что дети должны поменять свой образ жизни, к которому привыкли в таборе. Я старалась, чтобы тебе потом было не стыдно за них. Пойми, дети — это не игрушки. Их надо воспитывать, а не только сюсюкать и делать подарки.

— Ты не слышишь меня, Земфира! Нельзя быть с детьми такой строгой!

— Нет, это ты не слышишь и не понимаешь меня, Рамир… — сказала Земфира почему-то едва-едва слышно.

Они оба вдруг почувствовали, что из-за этого скандала по такому простому, казалось бы, поводу, отношения их дали какую-то трещину.