Возлюбленная кюре - Мари-Бернадетт Дюпюи Страница 5

«Эта волшебница скоро явится на исповедь, сомнений нет, – подумал он. – С таким прелестным личиком – и не грешить? Невозможно!»

Сен-Жермен-де-Монброн, в четверг 5 июля 1849 года

В городке нового священника именовали не иначе как кюре Ролан: фамилия Шарваз звучала слишком непривычно для ушей местных жителей.

Вел он себя очень скромно. По словам ризничего, этот слуга Господа посвящал много времени написанию писем, ел мало и рано ложился спать.

– Достойный человек, уж можете мне поверить. Все делает как надо, – говорил Алсид Ренар всем и каждому.

После воскресной мессы многие прихожане посетили исповедальню. Убеленные сединами женщины на местном наречии, патуа, поведали кюре о своих мелких прегрешениях; подростки из обыкновенного бахвальства сгущали краски, описывая свои шалости; но нашлись среди прихожан и искренне верующие, которые, понурив голову, сознавались в дурных поступках и в том, что не сделали того, что нужно было сделать.

Накануне, в среду, служанка доктора де Салиньяка на исповеди повинилась в том, что часто любезничает с парнями, а недавно даже целовалась с приказчиком с фермы на дороге, ведущей к Ла-Брус – обширному поместью, построенному столетием ранее.

Ролан Шарваз отпускал грехи и накладывал епитимьи, не меняя тона – доброжелательного и в то же время строгого. Несколько раз он делил трапезу с ризничим и успел узнать, кто пользуется в местечке особым уважением.

«Мэр городка Арно Фуше́, его супругу зовут Жозефина, – лежа в постели, перечислял он про себя, перед тем как уснуть. – Еще старик нотариус, отошедший от дел, который живет в красивом доме с садом, мэтр Мюра́, вдовец и страстный охотник. Далее Колен де Салиньяк, местный доктор, с женой Матильдой… Думаю, это та молодая красавица, строившая из себя гранд-даму в первом ряду, в церкви. Не забудем и об учителе, признанном атеисте и либерале, мсье Данкуре. Хотя его Дульсинея, как я успел заметить, регулярно посещает храм…»

Усаживаясь на скамью в исповедальне, кюре опять-таки думал о знатных представителях городской общины, которых ему предстоит улещивать и – без этого не обойтись! – обманывать. Под сутаной и достойными манерами Ролана Шарваза скрывался огненный темперамент и неутолимый сексуальный аппетит. В прошлом, следуя своей истинной природе, он навлек на себя много неприятностей и в этот раз дал себе слово быть осмотрительным.

Как человек с хорошим вкусом, он искренне восхищался своей церковью – красивой постройкой в романском стиле с двумя нефами и прекрасными, обрамленными витыми колоннами заалтарными фресками. Шелест платья заставил его вздрогнуть. Все чувства его обострились, как у кота, готового накинуться на добычу. Ноздрей коснулся аромат фиалок, а следом послышался мелодичный голос. Вопреки обычаю, он попытался рассмотреть лицо исповедующейся через медную решетку.

«Что, если это она – та самая волшебница, которой я любовался на мессе?»

Слова, произнесенные дрожащим голоском, очень скоро подтвердили его догадку.

– Я жена доктора, – едва слышно проговорила кающаяся. – Отче, я знаю за собой грех суетности. Вот и сегодня утром я не смогла сдержаться… Я постоянно распекаю свою служанку, несправедливо укоряю ее, особенно когда нахожусь в дурном настроении. Но не это самое страшное! Меня одолевают грешные помыслы, от которых я мечтаю избавиться. Мне стыдно, отче… И я не знаю, что делать!

– И что же это за грешные помыслы, мадам? – спросил священник шепотом.

– Я мечтаю о любви, отче, о настоящей любви, потому что в браке я – увы! – несчастлива. На свою беду, я очень романтична…

Матильда, забыв о всякой осторожности, раскрыла все карты. Четыре дня она жила мыслью, что наступит момент и она распахнет свою душу и поведает секреты своего сердца под кровом исповедальни. Ведомая женским инстинктом, позволяющим постичь завуалированный смысл самого неприметного взгляда и жеста, и жаждой приключений, она играла с огнем. Если кюре Шарваз – человек благочестивый и искренне верен своему призванию, он пожурит ее, напомнит, что опасно предаваться романтическим склонностям, что у нее есть обязанности жены и матери, и все сведется к пустяковой епитимье.

Нет, она не могла так ошибиться! Этот взгляд – пламенный взор, обращенный к ней одной, когда служба была окончена, – говорил яснее слов. Служитель церкви, всецело преданный своему долгу, не станет так смотреть на прихожанку, молодую или даже не очень.

Ответ кюре привел ее в еще большее волнение.

– Быть может, родители подтолкнули вас к выгодному супружеству, не заботясь о ваших собственных предпочтениях? От души вам сочувствую, мадам, поскольку, принуждая детей следовать пути, который противоречит их характеру и склонностям, родители не думают о том, что обрекают их на страдания в будущем, чему вы являетесь примером.

Речи Шарваза всегда отличались изяществом. Он развил в себе этот дар, еще учась в семинарии иезуитов, вместе с умением проникать в самое сердце помыслов ближнего, особенно представительниц прекрасного пола. И он знал, когда нужно говорить не таясь.

– Вы правы, святой отец. Решение матери было продиктовано социальным положением доктора де Салиньяка, и мой отец с ней согласился. А я была так молода! И подчинилась. В детстве меня баловали, но потом отправили в монастырскую школу. Когда я вернулась домой, то уже нужно было думать о замужестве. По правде говоря, мне не в чем упрекнуть супруга. Он осыпает меня подарками, но так легко вспыхивает… И еще он очень ревнив.

Кюре спросил себя, уж не хочет ли она предупредить его заранее. Сделав вид, что размышляет, он прислушался, нет ли кого в церкви. Ничто не нарушало тишины. Они были одни.

– Мадам, охотно вас прощаю. Несложно догадаться, что вы скучаете, ведь жизнь в сельской местности довольно-таки однообразна. Имеете ли вы счастье быть матерью?

– О да, у меня есть маленький сын, Жером. Ваш предшественник учил его Закону Божьему.

– Буду счастлив продолжить эти занятия. У меня уже есть один ученик.

– Мой муж не согласится. И все из-за этих гадких сплетен! Пересуды об отце Биссете, причем совершенно беспочвенные, коснулись и нас. Несчастный имел неосторожность быть слишком любезным по отношению к дамам своего прихода. Но в этом не было ничего дурного, ручаюсь! И все же Колен попросил меня не ходить на исповедь и воздержаться от знакомства с вами.

– Когда мсье де Салиньяк узнает меня лучше, он изменит свое мнение – по крайней мере, я на это надеюсь. В противном случае – и я об этом сожалею! – вам придется обратиться к кюре соседнего прихода.

Молодая женщина вздохнула и опустила голову. Шарваз, довольный своей последней репликой, отвернулся, пряча улыбку.

– Да, конечно, святой отец! – прошептала Матильда.

Заскрипела входная дверь, и по плиточному полу церкви загромыхали деревянные сабо. К исповедальне приблизился подросток.

– Ни о чем не тревожьтесь, мадам. И поставьте меня в известность, если отношение ко мне вашего супруга не переменится, – успел шепнуть отец Ролан.