Антидекамерон - Вениамин Кисилевский Страница 5

Несчетно весь день размышляя, как встретиться ему сегодня с Лилей, он перебрал множество вариантов. Хотелось, чтобы свидание это надолго у нее осталось в памяти, не превратилось, упаси боже, в примитивную случку на чужой кровати. Чтобы все было красиво и чисто, как заслуживала того Лиля. Но, придирчиво отвергая одну возможность за другой, утвердился в решении, что все банальные и небанальные атрибуты ухажерства будут с Лилей неуместными. Даже беспроигрышные цветы, не говоря уже о подозрительном вине «для разогрева» или каком-нибудь сомнительном подарочке-колечке. Это все необходимо и уместно будет потом, не сегодня. А еще он тщательно отбирал слова, которые скажет ей, особенно первые, самые ответственные, когда окажется он с ней здесь наедине. Все, что удавалось сочинить, не нравилось Дегтяреву, коробило – в конце концов положился на то, что в нужный момент они сами сыщутся, выплеснутся из него. Но чем бы ни занимался он в тот день, о чем бы ни думал, на донышке сердца неотвязно скреблась сереньким мышонком, не избывала коварная мыслишка, что все-таки есть в этом что-то недостойное, нечестное, о чем еще пожалеет он или, того хуже, не простит себе. И Лиля ему потом не простит. Слишком уж много всего было тут намешано…

Но все мгновенно выметнулось из головы, едва вновь увидел ее. И слов никаких не понадобилось. Бросились друг к другу, обнялись, встретились жадными губами, затерзали друг друга. Он подхватил ее на руки, понес в спальню. Тратить время на расстилание постели не хватило терпения. И он поразился, сколько неукротимой страсти оказалось в этом хрупком девственном теле. Она сама, отстранив его слепые руки, начала сдирать с себя платьице, затем все остальное; закрыв глаза, бормоча что-то невразумительное. Он, часто и шумно сопя, последовал ее примеру. Еще секунда – и белым огнем ослепило Дегтярева ее распростертое тело. И несущественным стало, что досадно потен он и разгорячен, что буквально нечем дышать в этой раскаленной комнате, что иначе мнилось ему это долгожданное свидание. Все, кроме нее, вообще утратило смысл и значение. Хватило лишь остатков рассудка, чтобы выдавить из себя:

– Пусть все будет?

– Пусть, – беззвучно ответила она.

Но когда он крепче сжал, в сторону повел ее трепещущее бедро, вдруг вся напряглась она, задергалась, высвобождаясь из-под навалившегося на нее тела, лихорадочно забормотала:

– Нет, нет, нет…

– Что «нет»? Что? – Попытался прочитать что-либо в ее глазах, но веки ее были судорожно стиснуты и такая мука на лице, такое отчаянье, что он вдруг испугался. Выпустил ее, склонился над ней на коленях, взмолился:

– Что не так, радость моя? Ты боишься? О чем-то плохом подумала?

Она, не отвечая, соскочила на пол, принялась быстро, путаясь в крючках и складках, одеваться. Он ошарашено наблюдал, как она, тихонько подвывая, натягивает на себя сопротивлявшееся платье, сует ноги в босоножки и, не застегнув ремешки, бежит от него. Хлопнула входная дверь – и тишина обрушилась на него такая, словно во всей вселенной остался он в одиночестве…

Утром Анна Никитична подошла к нему с листком бумаги в руке:

– Черт те что, Лев Михайлович! Вот, Лиля Оболенская сунула мне его и ускакала, я и прочесть не успела, что там. Потом гляжу – заявление об увольнении. И выглядела она так, будто всех близких своих в один день похоронила. В смену не вышла, не предупредила, кем заменить ее теперь? Не по-людски как-то. Понятно, стряслось у нее что-то, но о работе ведь тоже думать надо, не дитя малое. И вообще отработать должна сколько положено, что это за выкрутасы? Может, послать за ней кого-нибудь?

– Никого за ней не надо посылать, – хмуро буркнул Дегтярев, очень стараясь не выдать себя. – Обойдемся как-нибудь без нее. Пусть ей, раз она такая…

После Лилиного бегства больше они не виделись. И не знал о ней ничего. Разве что долетело откуда-то лет пять назад, что заведует она лабораторией в Областном Центре крови. Значит, нужный диплом все-таки получила, выучилась. И вот – эта встреча. Главный врач Центра, выходит, отчего-то не поехал с ними, послал вместо себя Лилю Оболенскую. Или не Оболенскую уже, с другой теперь фамилией, роли не играло…

Он, как созвонились вчера, заехал сначала за включенным в комиссию Кручининым, завом хирургией из Областной больницы, потом за министерским инспектором Корытко. А возле Центра крови поджидала машину Лиля. Он не вышел, увидел ее через боковое стекло. И сразу не узнал – наверное, от неожиданности. Все-таки пришлось сделать усилие, чтобы признать в этой плотной круглолицей женщине с выкрашенными в соломенный цвет волосами ту девчонку двадцатилетней давности. Галантный Кручинин выбрался из «Волги», усадил Лилю на заднее сиденье между собой и Корытко. Похоже, она не была предупреждена, что поедет вместе с Дегтяревым. Взгляд ее, мимолетно скользнувший по лицу сидевшего впереди мужчины, вдруг изумленно застыл, на какое-то время замешкалась. Его-то, можно было не сомневаться, узнала сразу же…

Дегтярев раздраженно посмотрел на заляпанный грязью толстый зад раздолбанного автобуса, минут десять уже неспешно дымящего впереди, резко выговорил водителю:

– Обгони ты, наконец, эту вонючую колымагу, терпения больше нет! Тоже мне, водила называется!

– Да я сам хочу, все не удается никак, вы же видите, движение навстречу большое, – оправдался тот, непонимающе глянув на Дегтярева. Вместе работали давно, притерлись друг к другу, даже, как нередко бывает это у шефа с личным водителем, вплоть до неординарных отношений. Во всяком случае, Дегтярев никогда не разговаривал с ним таким тоном, разве что совсем уж допекало что-нибудь.

Ныла поясница, близился час тягостной разборки с Хазиным и его остолопами, ворковал что-то, похохатывал за спиной Кручинин, развлекая Лилю, все было не так, все было плохо. Далась же ему эта Лиля! Какие проблемы? – злился Дегтярев. – Два десятка лет прошло, забыл уже он, когда последний раз вспоминал о Лиле. Ну было, было, бесследно для него не прошло тогда, но пусть это будет самым большим горем в его жизни, нашел отчего нервы портить. Что ему эта Лиля? Тем более что один на один с ней оставаться ему не придется. Побудут вместе пару часов, вернутся в город – и снова двадцать лет не увидятся, если вообще когда-нибудь увидятся. Укрощал, настраивал себя, но получалось не очень-то…