Ласковый дождь - Роберта Лэтоу Страница 5

Какая женщина способна забыть физическое наслаждение, страстную близость, которая коренится в истинной нежности и теплоте, идущих от сердца? Забыть запах обнаженного мужского тела, сплетенного с ее телом, покрывающего ее как вторая кожа? Забыть ощущение напрягшейся плоти, прижимающейся к бедрам? Забыть влажные поцелуи, когда два рта становятся одним целым, а фаллос покоряет влагалище, не оставляя ощущения поражения, а наполняя ее безмерным счастьем, когда она испытывает один оргазм за другим?

Никакая.

Если и можно что-то забыть, то только не это.

Кончиком языка Пол нежно слизал пену своего семени с губ Миреллы. Он погладил ее по волосам, поцеловал веки, затем приник к ее губам. Он заглянул в ее глубокие фиалковые глаза и почувствовал, что тонет в них. Тогда он сжал в кулаке черные, шелковистые пряди ее волос, потянул их вниз и лег на нее, словно желая спастись и не пойти ко дну.

Он покрывал губы Миреллы страстными поцелуями. Его ласково-жестокие прикосновения порождали острое сексуальное напряжение и заменяли нежность, особенно в те мгновения, когда он посасывал ее соски и осторожно впивался зубами в мягкую плоть ее грудей. Когда она вскрикнула то ли от боли, то ли от невозможности выносить дольше страстное напряжение, он отстранился и прошептал:

– Я люблю тебя. Как бы мне хотелось тебя не любить! – Он медленно заскользил вниз, покрывая поцелуями ее тело, всасывая нежную кожу. Он зажал губами шелковистые темные волосы на ее лобке, а затем зарылся в них лицом, одурманенный пряным ароматом ее влагалища, прекраснее которого он никогда не вдыхал.

Но вот он распрямился и стал действовать рукой, сначала легко, как будто играючи, раздвигая сомкнутые губы и открывая себе доступ к влажным, плотно сжатым розовым лепесткам.

Мирелла чувствовала, что уступает, медленно утопая в блаженстве. Хотя она даже не пошевелилась, ее тело требовало большего. Как будто другие ее губы стали жить собственной жизнью и хотели, чтобы их услышали и поняли.

И вдруг Пол грубо схватил ее за ноги и, подтащив Миреллу к краю постели, вошел в нее с той силой и необузданностью, которая пристала скорее дикому зверю. Их соитие больше напоминало случку животных, не признающих человеческих законов.

Мирелла задыхалась и готова была разрыдаться. Она разрывалась между ощущением полноты, которое создавалось присутствием мужского органа в ее лоне, и тем, что теряла силы, испытывая один оргазм за другим. Пол крепко держал ее за талию и внимательно наблюдал за тем, как она на него реагирует. Приближаясь к оргазму, он не сдержался и, как сексуальный супергерой, воскликнул:

– До самой смерти!

Для Пола секс действительно был сродни смерти, бессмертию, реинкарнации, давая ему возможность возрождаться вновь и вновь. Прижатая к кровати тяжестью его тела, Мирелла думала о том, что для нее все по-другому: она получает всего лишь невероятное физическое наслаждение. Она слышала, как бьется его сердце. Но сердца их бились не в унисон, и вскоре ритм их биения замедлился.

Пол приподнялся на руках и с улыбкой посмотрел на нее. Он поцеловал ее благодарно, но без обычной, идущей от сердца нежности, и лег рядом на живот, отвернувшись от нее. Протянув руку к ночному столику, он достал сигарету из пачки «Кэмела» и прикурил от покрытой эмалью зажигалки фирмы «Данхилл».

Мирелла наблюдала за тем, как над его головой поднимается струйка сизого дыма. Она медленно провела пальцем вдоль его позвоночника. На пояснице ее палец с длинным, покрытым красным лаком ногтем сделал круг и вернулся обратно. Она не удержалась и поцеловала его в это место, после чего снова легла и накрыла их обоих прохладной простыней.

Именно она нарушила тягостное молчание, воцарившееся между ними:

– Иногда ты заставляешь меня чувствовать себя последней шлюхой, Пол. Как сейчас, например. Сначала мне показалось, что мы стали единым целым. А потом ты поцеловал меня так, что мне было бы приятнее, если бы ты просто пожал мне руку. Почему ты отвернулся от меня? Может быть, ты боишься, что мы с тобой узнаем друг о друге больше, чем нам хотелось бы знать?

Пол не проронил ни слова. Он не повернулся к ней и лишь жадно затягивался сигаретой.

– Ну, наверное, все же не шлюхой, – помолчав, продолжила она. – Скорее, содержанкой, которая не находится на содержании… А ты? Как ты воспринимаешь себя? Моим любовником? Покровителем? Жеребцом? Я не могу больше оставаться в неведении.

Пол продолжал курить в полном молчании. Затем, так и не повернувшись к ней, он спросил:

– Что ты хочешь этим сказать, Мирелла? То, что я не люблю тебя? Ты знаешь, что это не так. Я тоже знаю, что ты меня любишь. Ты считаешь, что нам стоит расстаться? Это глупо. Мы однажды пробовали это сделать, и у нас ничего не вышло. Ты не хочешь делить меня с моей женой и семьей? Так это проявление женского рационализма, который по сути не более, чем ложь. Ведь ты любишь свою независимость, одиночество, когда мы не вместе. Тогда чего же ты хочешь?

– Я сама не знаю.

– Думаю, что знаешь.

Пол глубоко затянулся в последний раз и затушил сигарету. Медленно выдохнув дым, он повернулся к Мирелле и привлек ее к себе. Он ласкал ее грудь, живот, бедра, промежность, влажную от многочисленных оргазмов. Но в глаза он ей так и не посмотрел. Он поднес к ее лицу свою ладонь, хранившую следы их близости, и приложил ее к губам Миреллы.

– Все – иллюзия, кроме того, что можно увидеть, ощутить и потрогать, как вот это, – произнес он, сжимая пальцы в кулак. – Но даже это пропадет, как мираж, если вымыть руку твоим душистым мылом или очистить душу посредством рационального осмысления, к которому ты так привыкла. Не думай о нас, Мирелла, иначе ты потеряешь нас обоих. Ты прекрасная любовница, но при этом одурманенная своей фальшивой верой в то, что любовь должна быть разделенной, что мужчина и женщина должны отдать друг другу души, что истинное чувство может изменить жизнь. Все это иллюзия.