Инженю, или В тихом омуте - Ольга Ланская Страница 5

— Да рано говорить еще, поймите, ребята! — Какой-то милиционер, наверное начальник, потому что у него две больших звезды было на погонах — тот самый, который секунду назад интересовался громко и яростно, почему сюда пропустили журналистов, — теперь старался выглядеть чрезвычайно озабоченным. — До выяснения всех обстоятельств — чья машина, кто был в машине, что было с машиной — говорить рано. Да камеру уберите — ну убери, просят же как человека! Вот вам не для протокола первоначальная версия — несчастный случай. Знаете сами, как бывает — таких вот самоподрывников столько, что голова кругом идет. Купил гранату на всякий случай, а то и мину, начал рассматривать, в руках вертеть — и тут она и бахнула…

— А может, заказное убийство? — встрял тот, что с микрофоном. — Или разборка? Машина-то вроде джип мерседесовский, хозяин то есть не бедный, наверняка бизнесмен или из братвы. Как думаете, заказуха — или разборка? Приехал на стрелку — а тут его…

— Ну что ж вы слов-то таких нахватались — братва, заказуха, стрелка? — мягко пожурил милиционер. — У вас не передача — а прям бандитская встреча, тот же жаргон. Вы б помягче как — а то молодежь вас смотрит…

— Так значит, заказуха? — не успокаивался микрофонщик.

— Говорят вам человеческим языком — несчастный случай! — Милиционер явно озлобился. — Вы это, через часок подъезжайте или через два — вот тогда ясно будет. Установим владельца, осмотр опять же, может, документы уцелели, ну и свидетелей опросим. Пройдем по домам — и опросим…

— Я — свидетель. — Она произнесла это негромко и нерешительно, подавляя все усиливающееся желание уйти. — Я все видела. Здесь больше никого не было — а я все видела…

Милиционер обернулся к ней быстрее, чем эти с телевидения, но она смотрела в их сторону, ей были важнее они. И когда камера взглянула на нее, она уже была к ней готова — откинув назад сумочку, гордо приподняв голову, чуть повернувшись так, чтобы как можно лучше смотреться с этого угла и при этом освещении. Расправила плечи, выставив подчеркнутую топом грудь, чуть согнула в колене одну ногу и грустно улыбнулась, заранее выражая соболезнования погибшему.

— Вы подождите там, не уходите — дойдет до вас очередь, — буркнул милиционер, для которого она, похоже, была помехой, а не счастливым случаем, на который он должен был молиться. — Отойдите в сторону, к вам подойдут попозже…

— Скажите, пожалуйста, что именно вы видели? — официально поинтересовался парень с микрофоном. — Если можно, по порядку и поподробнее — как вы здесь оказались, и чему вы стали свидетелем, и какое впечатление произвел лично на вас этот несчастный случай?..

— Но это не несчастный случай! — Она изумленно распахнула глаза заученным движением лицевых мышц, представляя, как фантастически будет смотреться на экране телевизора. — Это убийство. Это так ужасно — то, что произошло… Я видела водителя, он был такой молодой, такой приятный, и вдруг… О, это так ужасно — когда убивают таких молодых людей…

Она как опытная актриса заранее отрепетировала речь — ей не нужно было на это много времени. Сейчас она должна была сказать, что, конечно, не знает, чем занимался покойный — но чем бы он ни занимался, он в любом случае был живой человек, и только Господь Бог теперь будет решать, заслуживает ли он, чтобы его душа упокоилась с миром. А дальше — дальше во всех подробностях. Как она прогуливалась тут, а он смотрел на нее, и она его рассмотрела, и… и в принципе можно даже добавить что-нибудь такое для красоты — хотя и того, что было, вполне достаточно.

Она больше ничего не сказала — этот в форме вырос между ней и камерой.

— Все, ребята, через два часа! — выкрикнул почти грубо. — Сергеичев — проводи господ журналистов.

— Но… Ведь девушка…

— Девушку мы опросим — прямо сейчас. Так что через два часа приезжайте — и с ней заодно побеседуете. Вы что, не понимаете — непроверенную информацию давать нельзя! Сейчас вам еще кто-нибудь скажет, что это прямое попадание ракеты было, «воздухля», американцы выпустили! — Затылок его налился кровью. — Сергеичев!

— Но вы препятствуете получению информации, — забубнил тот, что с камерой. — Конституция, там есть статья…

— А вы мешаете следствию — и не знаете, что есть такое понятие, как интересы этого самого следствия! — Мясистая шея стала совсем красной, густея, меняя цвет на свекольный, грозя вот-вот стать фиолетовой. — До получения предварительных результатов никаких интервью — все!

Она огорчилась — она только почувствовала себя в той роли, которую должна была играть, только начала ее, сразу включившись, не нуждаясь в дублях, — и тут вмешался этот. Повернувшийся к ней только после того, как убедился, что еще один милиционер, помоложе, оттеснил тех двоих к их микроавтобусу.

— Вы что себе позволяете, гражданка?! Думайте, что говорите вообще! Вы что, следователь тут?! Убийство, не убийство!

Как женщина она его не интересовала, это было очевидно. Но она сказала себе, что это временно. Мужчина не может быть равнодушен к ее внешности — он может либо хотеть ее, либо бояться и ненавидеть за то, что она недосягаема. А этот просто не разглядел ее пока — эмоции ему мешали. И потому она улыбнулась ему обезоруживающе, чуть кокетливо.

— О, вы так резки… Я правда этого не заслужила, — начала высоким стилем, к которому прибегала часто, но по выражению его лица тут же поняла, что это лишнее. — Я свидетель, я все видела, кроме меня, тут никого не было. И я уже пыталась рассказать обо всем вашим… вашим людям. Это так странно — я все видела, я не ушла, не убежала, я искренне готова вам помочь. Неужели это никому не нужно?

Она пожала плечами, драматично заканчивая фразу, чувствуя себя то ли несчастной Офелией, то ли еще какой-нибудь героиней трагедии. И тяжело вздыхая — словно жестокий мир незаслуженно обидел ее, желавшую этому миру только добра.

Кажется, он не оценил ее игру, черствый дурак. Она еще подумала, что, наверное, он уже импотент и потому такая красивая девушка его только злит — видит око, да зуб неймет, повисший бессильно зуб. Конечно, если так психовать и наливаться краской по любому поводу — станешь импотентом.

Он смотрел на нее как на инопланетянку, он, видимо, решил по ее тону и стилю, что она издевается над ним. Ему, видимо, надо было, чтобы она плакала или тряслась от страха и робким голосом просила ее выслушать. А перед ним стояла непробиваемо наивная и глупая и уверенная в своей неотразимости эффектная девица, дорого и красиво одетая, абсолютно не взволнованная случившимся, разговаривающая так, что в ее тоне можно услышать то, что захочешь — приглашение к знакомству, готовность отдаться, признание в проснувшихся симпатиях. Все что захочешь — то и услышишь. Но он все-таки услышал издевку.

— Ладно мне мозги морочить! — буркнул зло. — Иди, пока в отделение не увезли и не заперли там. Свидетельница!..

Он, может, думал, что она испугается его грубости и его звания. И кажется, точно стал фиолетовым, когда она, окинув его по-детски обиженным, непонимающим взглядом, повернулась в ту сторону, куда ушли журналисты.