Ниточка судьбы - Елена Гонцова Страница 5

— Но деньги в банке, мне посоветовали это сделать сразу же. Правда, злоумышленники об этом могут и не знать.

Участковый задумался. Вера представила, что для него все абсолютно ясно и что ему от этого сделалось невероятно скучно. Несколько классных движений — и он находит этого незнакомца, трясет его как грушу и так далее.

— Стоит сменить замки, — вопреки ожиданиям Веры, посоветовал капитан, — и снабдить квартиру сигнализацией. Но если заметите что-либо подозрительное, только не переусердствуйте, немедленно дайте знать капитану Кравцову Павлу Сергеевичу, мне то есть. Оставьте заявление, как положено, и спокойно занимайтесь своими делами. Всего хорошего.

После разговора с участковым в девушке что-то переменилось. Что именно, сформулировать Вера не могла. Похоже, что она вовсе не приспособлена к пониманию определенных вещей. Вся эта ситуация казалась нелепой, выдуманной, но существовала помимо ее страстного желания, чтобы все случившееся оказалось дурным сном.

Стрешнева остановила такси и назвала адрес: Девятый микрорайон Теплого Стана, там жила Ключарева. В машине она мечтала, что запросто может теперь купить приличный автомобиль, например девятую модель «Жигулей», что деньги на этом не закончатся, что еще можно купить то-то и то-то… Но тут размышления обрывались. Она ничего не хотела покупать и вполне равнодушно думала о том, что сегодня ее можно назвать состоятельной, вопреки диким измышлениям Марьи Степановны.

Ключарева, думала Вера, даже по своей фамилии как никто другой годится для решения вопроса с замками, сигнализацией, а если понадобится, то и с новой квартирой. Впрочем, как правильно подметила Стрешнева, если ее начали пасти, то найдут в любом районе Москвы, где бы она ни обосновалась.

Поэтому поиски квартиры на сегодняшний день неактуальны. Следует заняться замками. А Танюше стоит только ножкой топнуть, как все тут же исполнят в самом лучшем виде — и замки неоткрываемые врежут, и провода хитрые наплетут. Впрочем, подруге она ничуть не завидовала, ну есть у человека способность режиссировать массовые сцены без особенных на то усилий, значит, так и должно быть.

Танюша встретила ее в своей обычной домашней манере. Напоила превосходным кофе на кухне, оплетенной длинным извилистым растением с белыми восковыми цветами, и сообщила то, что повергло Веру в еще большее недоумение.

— Знаешь, кто позвонил мне сегодня?

— Какой-нибудь режиссер, шотландец, он непременно хочет видеть тебя в роли дикой и своенравной шотладской девы.

— Нет, — уже без той загадочности и довольно-таки скучно ответила Ключарева. — Тот самый красавец из Шереметьева. Доложился, что видел меня в этих ландшафтных спектаклях в Изборске. Я поражена его настойчивостью, это что-то нездешнее. То, что он следил за мной, — факт. Помнит фотографию на обложке «Театрального журнала» годичной давности. Он даже знает, что я в разводе и все такое. Информация исключительная.

— Откуда у него твой телефон? — удивилась Стрешнева.

— Я спросила его об этом в первую очередь. Он узнал номер телефона у моего продюсера. Он, видишь ли, журналист, какой-то внештатный, работает на ряд изданий. А может, брешет. Но какая потрясающая осведомленность и настойчивость! Просил меня об интервью.

Вера, начав с того, что собирается немедленно нанять частного сыщика, внятно и отчетливо поведала подруге о происшествии, внезапно осознав, что ничуть не сгущает краски. Живописно изобразила и свой визит в милицию и завершила это захватывающее повествование тем, что не представляет даже в самой малой степени, как ей теперь поступить. Искать ли новое жилье, бежать ли во все стороны сразу… Танюша что-то отвечала, но Вера, различая отдельные слова, не могла связать их.

Неправдоподобная цепь событий, более похожая на низкопробный голливудский триллер, чем на причудливое, но естественное сплетение житейских мелочей, сделалась для нее невыносимой. Она потерла глаза, чувствуя, что все расплывается и сосредоточиться на чем-либо невозможно. Чашечка кофе, крохотная, белая на черной полированной поверхности стола, оказалась последней, но тщетной опорой, за которую долго цеплялся взгляд.

— Эй, подружка, да ты носом клюешь, — услышала Вера поставленный голос Тани. — Дай-ка я уложу тебя.

Напоследок девушка успела подумать, что ехала сюда, на Юго-Запад, именно затем, чтобы отдохнуть в полной безопасности. Засыпая, она окинула взглядом большую, уютную комнату подруги в огромной родительской квартире. Книжные полки, несколько старинных офортов, большой стол, два скрещенных меча на белой стене — это было последнее, что она умиротворенно проводила глазами, не чувствуя своего тела и буквально растворившись в прохладных льняных простынях.

— Вставай, красавица. — Таня влетела в комнату, принеся с собой запах весеннего воздуха и свежей типографской краски. — Ты проснулась знаменитой! — пропела она на мотив хита семидесятых «Как прекрасен этот мир…» и бросила на постель Вере кипу газет и журналов.

— Ты что, киоск ограбила? — Девушка с трудом возвращалась из уютного, целительного сна.

— И не один.

— Раз-два-три, фигура замри! — ответила Вера, протирая глаза. Она имела в виду не Таню, но, скорее всего, себя. Нужно было учиться ходить, думать, смеяться, наконец. Однако на веселье сил не было. Ворох разноцветной бумаги, которую принесла ей заботливая подруга, ровным счетом не имел никакого значения. Думая о себе отстраненно, как о некой другой Стрешневой, Вера пролистала сообщения о победе на всемирном конкурсе какой-то странной барышни, соизмеряя себя то ли с молодой, эффектной теннисисткой, то ли с шахматисткой-китаянкой, как бы вышитой на шелковом полотне и, стало быть, до предела детализированной. Она не без удивления рассматривала фотографии с присутствовавшей на них «фигурой», в которой можно было различить черты Веры Стрешневой, рост 164, вес 51, размер обуви 36, характер нордический с элементами надрывной русской сложности, чеканный профиль, как говорил ее давний друг Алешка Тульчин, композитор и преподаватель по классу композиции в… Но вспоминать Вера ничего не могла или не хотела. Она поставила ноги на мягкий ковер, сбросив, как ненужную одежду, ворох газет, принесенных Таней, с изумлением разглядывая подругу, которая явно ею гордилась. Это было новостью для Стрешневой.

— Верочка, посмотри, какая ты здесь забавная, — говорила Таня, взявшаяся как бы ниоткуда. — Так сфотографировать тебя могла бы только я.

— Это смешной пожилой англичанин меня щелкнул. Сам он похож на картинку Викторианской эпохи.

На этом снимке из газеты «Таймс» Вера выглядела маленькой, смешной англичанкой, которая, как ребенок, ловит бабочек, но только без лужайки и сачка. Перед ней порхали клавиши неизвестного инструмента, мало похожего на рояль, скорее, это был клавесин или «Корг», на котором она играла когда-то эксклюзивную партию для питерской рок-группы… Там был, кажется, бесподобный гитарист Славка-Слон, который позже ушел в монастырь, где-то на русском Севере.

Она стала перебирать газеты и цветные журналы: быстро вспоминая знакомые по Норвегии лица, прочно врезавшиеся в ее память. Девушка сразу узнала лицо фотографа-англичанина, сделавшего удивительный снимок: на нем Вера была так похожа на себя, новую, неизвестную ей самой. Сам фотограф стоял в окружении колоритных норвежских барышень, олицетворявших прочность, северную изысканность и гостеприимство. Он немного скучал от этого, должно быть, привычного для него выставочного зрелища. В Китае рядом с ним стояли бы непременно рослые, тренированные, чуточку желтые топ-модели, в Африке — лакированные, улыбающиеся, шоколадные, несколько похожие на юного Пушкина эфиопки, ну и так далее — по всем континентам, где он успел побывать. Примерно одно и то же, тема с несколькими плутовскими вариациями.