Сердце рыцаря - Джиллиан Брэдшоу Страница 5

Мари была бретонкой равнин, где говорили по-французски, алее принадлежал к старинной Бретани, говорившей на более древнем языке. Однако она слышала рассказы. Деревенские жители не трогали некоторые деревья, ежемесячно убирали некоторые родники цветами, ежегодно разводили костры на определенных плоских камнях, оставляли в подарок прекрасному народу хлеб с молоком. Церковь все это осуждала, но крестьяне упорно поступали по-своему, и мало у кого из сельских священников хватало храбрости запретить им делать это. Даже священники могли пострадать, если бы прекрасный народ обиделся.

Мари судорожно сглотнула, перекрестилась и прошептала молитву святому Михаилу. Она вырвалась на свободу и не позволит своему страху перед невидимым сделать ее пленницей. Однако она направилась к Сен-Мишелю по дороге. Накануне днем Мари планировала добираться обратно по лесу, чтобы обмануть преследователей, но войти в лес безлунной ночью было для нее так же невозможно, как отрастить крылья. До рассвета на дороге ей будет безопаснее. А днем она твердо решила идти лесом.

Она шла – и окрестности постепенно, почти незаметно, стали снова обретать свои формы. На востоке черным силуэтом выгнулся холм. Ручей бежал по впадине под тенями, которые превратились в ивы, А потом нарушилась тишина: на какой-то ферме закричал петух – и сердце ее от облегчения пропустило один удар. Всем известно, что при крике петуха все злые создания возвращаются в свои логова. Вскоре неуверенно чирикнули первые птицы. Им откликнулись другие. А потом вдруг весь утренний хор – дрозд и славка, малиновка и жаворонок – во весь голос запели на кустах и прогалинах, и на приливе их песни уплыли остатки страхов Мари. Становилось все светлее, и луга превратились в зеленые ковры, усеянные белыми и желтыми крапинками таволги и лютиков. Кролики при ее приближении бросались к своим норкам, рыжей стрелой через дорогу промчалась лиса. Два лебедя пролетели низко над ее головой, шумно взмахивая крыльями. Когда пугающая тишина ночи ушла, Мари поймала себя на том, что радостно улыбается и идет размашистым упругим шагом. Это была не греза, не фантастическая святость – это была реальность. Она сбежала! Рыцари сочли ее глупой, робкой, легковерной – но это они оказались обманутыми, а она возвращается домой.

Ей следовало сойти с дороги, пока они не прискакали за ней во весь опор. Мари вприпрыжку побежала туда, где проселок уходил вдоль ручья налево. За поле, через канаву, по пастбищу... и перед ней оказался лес – ближе, чем она ожидала. Сейчас, когда солнце встало, он не выглядел зловещим. Деревья были покрыты яркой майской зеленью, которая была пышнее, чем листья ранней весны, но светлее, чем летняя. Утреннее солнце касалось их вершин светом, который был аппетитным и желтым, как свежее масло. Яркие цветы покрывали пространство, открытое и просторное, словно зал, полный солнечных зайчиков. Проселок шел дальше среди деревьев. Страх, который она испытывала в начале пути, теперь казался нелепым: Броселианд был местом прекрасным.

Какое-то время идти было легко, так что у нее была возможность представлять себе, что она сделает, когда вернется в монастырь. Она отправится прямо к леди Констанции. «Леди настоятельница, – скажет она, – эти рыцари, которые приезжали за мной, были вовсе не от герцога Роберта Нормандского. Хоэл Бретонский отправил их, чтобы они меня похитили. Он собрался выдать меня замуж за кого-то из своих вассалов и украсть земли моего отца. Но мне удалось убежать. Я благодарю Бога и святого Михаила, которые избавили меня от измены моему сюзерену. Предательство мне ненавистно, – добавит она многозначительно. – Меня удивляет, леди настоятельница, как это вы не догадались, кто такой этот Ален де Фужер и кому он служит. Ведь вам известны родословные всех рыцарских семейств Бретани».

Тут радость Мари несколько поблекла. Констанция определенно это знала. И что она предпримет, когда послушница, которую она предала, вдруг снова окажется у ее порога?

Мари закусила губу и попыталась убедить себя в том, что Констанция ничего не сможет поделать. Она не посмеет признаться в том, что содействовала похищению юной аристократки, порученной ее заботам. Она притворится, будто тоже была обманута. «Монастырь – безопасное убежище, – поспешила успокоить себя Мари. – Иначе и быть не может». Другого убежища в пределах досягаемости все равно не было, и Мари продолжила путь.

Проселок начал сужаться, и вскоре участок расчищенного леса остался позади. Идти становилось все труднее. Молодые деревья чередовались колючими зарослями. Спустя какое-то время Мари заметила тропу, которая отходила от ее дороги направо. Она была малохоженой и наполовину затянулась плетями ежевики, но зато вела на север, в том направлении, которое было ей нужно. Она подоткнула подол, чтобы он не цеплялся за колючки, и повернула направо.

Идти стало намного труднее. Землю покрывала прошлогодняя листва, которая прятала упавшие ветки, камни и впадины на тропе, так что Мари часто спотыкалась. В более светлых местах появились крапива и терн. Усталость неприятно напомнила ей о том, что она уже прошла немалое расстояние на голодный желудок. Мышцы у нее болели после вчерашней верховой езды, и ей ужасно хотелось прилечь и отдохнуть. Она напомнила себе о том, как горд будет ее отец, когда услышит о ее отважном побеге, расправила плечи и продолжила путь. Однако она шла медленнее и высматривала какую-нибудь ферму или домик, где можно было бы купить еды. Накануне вечером она наполнила свой кошель теми деньгами, которые были упакованы с ее вещами: их должно было с лихвой хватить на то, чтобы добраться до дома.

Прошло два часа, так и не попалось никаких следов жилья. С тех пор как Мари сошла с дороги, она видела одни только деревья, сквозь которые странными узорами пробивались солнечные лучи, слышала только щебет птиц и редкое цоканье белок. Тропинка давным-давно затерялась в траве, и она шла по оленьим тропам, каждая из которых вела ее по лесу какое-то время, а потом внезапно обрывалась. Мари поймала себя на том, что с тоской думает о воде, но ей не встретилось ни одного источника с того времени, как она сошла с проселка. Ее ноги были исцарапаны ежевикой и обожжены крапивой, лицо и руки покрылись комариными укусами. Она гадала, успели ли ее опередить рыцари, поехавшие по дороге, потому что чувствовала, что затянувшегося пути по лесу не выдержит.

Мари уселась рядом со стволом упавшего дерева, чтобы отдохнуть и проверить направление своего пути по солнцу. Однако первые несколько минут она не могла шевельнуться от усталости и просто сидела, прижавшись щекой к зеленой коре дерева. Наконец она перекрестилась и прочла молитву, а потом подняла голову и посмотрела на солнце, которое бросало неровные блики сквозь листву над ее головой. Был полдень, и тени стали совсем короткими. Она посмотрела на тень от дерева, падавшую рядом с ней, и поняла, что шла на запад, а не на север. На запад, в сердце леса! Что еще хуже, она не могла вспомнить, когда в последний раз проверяла направление, так что теперь нельзя было определить, насколько сильно она углубилась в Броселианд.

У нее защипало глаза, и к горлу подступили рыдания. Лес заманил ее, убаюкал пролесками, а потом сомкнулся у нее за спиной. Возникло предчувствие, будто что-то поджидает ее чуть дальше, в тени деревьев, – что-то звериное, вонючее и чудовищное. Ночь застанет ее в лесу, и тогда она окажется в лапах этого притаившегося неизвестного.