Костер на снегу - Нэн Райан Страница 5

Мысли устремились вдаль от уединенной станции, которая вполне могла оказаться ее последним пристанищем. Из темноты возникло улыбающееся, привлекательное лицо мужчины, еще так недавно бывшего ее мужем. Натали непроизвольно закусила губу. Сердце ее сжалось.

Как молоды и счастливы были они двенадцать лет назад, в тот чудесный апрельский день, когда произносили брачный обет! Было это в Огайо, в родовом гнезде Девлина Валланса, в украшенной цветами гостиной. Ей тогда было восемнадцать — возраст надежд и девических восторгов, да и жениху было только двадцать пять.

Каким коротким и прекрасным было то время, что им довелось пробыть вместе, прежде чем Девлин отправился на войну с ненавистными конфедератами. Он не вернулся. Навеки в прошлом остались дни, полные смеха, и ночи, полные любви…

Близкий крик совы безжалостно оторвал Натали от воспоминаний. “Бойся совиного крика в ночи — это злой дух явился по твою душу”. Так говорил Тахома, старый шаман. Он повторял это предостережение так часто, что волей-неволей оно запомнилось, и постепенно Натали начала верить в правдивость древнего индейского поверья. Сова закричала снова. Натали ахнула.

— Это всего лишь суеверие, — раздался в темноте глубокий, низкий голос бородача.

— Знаю, — тихо откликнулась Натали, удивляясь тому, что он разгадал ее мысли, и досадуя на его медлительный и ненавистный южный акцент.

Какая разница, суеверие или нет? Если люди упорно во что-то верят, это обретает мощь. “Злой дух явился по твою душу”. Ей всего тридцать, здоровье хоть куда, рассудок тоже, и у нее нет никакого желания умирать. Конечно, без Девлина Жизнь уже не так светла и прекрасна, тем не менее с ней совершенно не хочется расставаться. Пусть уж это случится в глубокой старости, в окружении резвящихся внуков, в кресле-качалке на крыльце с видом на ущелье. Она хочет, хочет вернуться в Клаудкасл!

Слезы, копившиеся весь последний час, все-таки пролились. Они скользили и скользили по щекам, и казалось, им не будет конца.

У двери послышалось какое-то движение. Натали поспешно сморгнула слезы и попробовала всмотреться в чернильный мрак. Звуки возобновились — судя по ним, незнакомец отставил винтовку, поднялся, расстегнул и бросил на пол ремень с кобурой.

А потом он направился в угол, где стояла кровать. Прижав ладонь к груди, Натали со страхом вслушивалась в его уверенные шаги. Они затихли совсем рядом.

Натали не видела своего опасного компаньона, но ощущала его близкое присутствие, словно оно было некой густой, насыщенной субстанцией, и знала, что он стоит прямо перед ней, что, протянув руку, она может его коснуться. Его запах постепенно пропитал неподвижный воздух комнаты. Он пах потом и кожей, он пах мужчиной. Когда он уселся на кровать, пружины жалобно застонали.

Съежившись, Натали ждала, но незнакомец не спешил. Он просто молча сидел рядом, словно намеренно давая ей возможность ощутить жар его тела, расслышать ровное дыхание. Она тоже молчала, в испуге, не смея отереть слезы, что все еще катились по щекам.

Когда незнакомец наконец коснулся Натали, она буквально подпрыгнула, но его пальцы всего лишь погладили ее щеку.

— Я не могу выносить женских слез, — сказал этот странный человек. — Пожалуйста, не плачьте.

Разумеется, это было глупо, но Натали обрадовалась этим словам, и южный акцент потерял свое зловещее значение. Когда гладящее движение повторилось, она потянулась к нему и, ощутив его ладони на щеках, прикрыла глаза, позволяя стереть слезы с ресниц.

— …и к тому же есть шанс, что нам вовремя придут на помощь, — сказал незнакомец, словно возвращаясь к прерванному разговору.

Разумеется, Натали этому не поверила, но было приятно, что он взял на себя труд сказать эту маленькую утешительную ложь. Единственное, чего ей недоставало в этот миг, это лучика света — чтобы проник в крохотное окошко и дал возможность не только слышать, но и видеть. Чтобы можно было заглянуть в эти яркие голубые глаза и, быть может, прочесть в них искреннее сочувствие. Напряжение быстро спадало, его место заняла приятная истома. Натали зевнула, с удивлением сознавая, что ей хочется не столько забыться сном, чтобы убежать от ужасной действительности, сколько просто сладко задремать.

— У меня есть просьба… — прошептала она, смежив отяжелевшие веки. — Обещай, что выполнишь…

— Какая?

— Обещай, что я не попаду в руки бандитов, если не останется никакой надежды… обещай, что раньше застрелишь меня…

Натали высказала это таким тоном, каким просят о небольшой услуге. Голос был тихим, мягким, без нажима, без страха.

— Понимаешь, мне не по силам застрелиться самой.

Она потерлась щекой о ладонь мужчины, не зная, что на его заросших скулах заиграли желваки: банда Викторио прославилась из ряда вон выходящей жестокостью.

Случалось, бандиты закапывали пленника в землю так, чтобы торчала одна голова, потом набрасывали на шею лассо, пускали лошадь в галоп и улюлюкали, когда голова слетала с плеч. Или вешали его над тлеющим стволом дерева и оставляли медленно пропекаться. Или отсекали веки. Или мазали медом в паху и голого привязывали у муравейника. Ну а если им случалось добраться до хорошенькой женщины…

— Обещаю, — сказал он твердо. — Обещаю, что раньше застрелю тебя.

Натали кивнула в знак благодарности. В душной темноте глинобитной постройки она подвинулась ближе к своему странному товарищу по несчастью. Борода пощекотала ей щеки, когда он склонился, чтобы по очереди коснуться губами ее влажных век.

— Если верить расписанию, завтра в девять утра здесь будет дилижанс из Юмы.

Губы, поразительно нежные и осторожные, спустились к щеке, прошлись по ней сверху вниз цепочкой легких, как дыхание, поцелуев, и, впервые с тех пор, как револьвер оказался в ее распоряжении, пальцы Натали разжались на стальной рукоятке. Она столкнула тяжелый “кольт” с колен и протянула руку, собираясь мягко оттолкнуть незнакомца, дать ему понять, что утешения больше не нужны, но ладонь так удобно легла на теплое плечо, что рука задержалась на грубой ткани рубахи, а потом и вовсе забрала ее в горсть, привлекая ближе.

Губы продолжали свое медлительное движение, но дыхание мужчины стало неглубоким и частым. Руки обвились вокруг талии, и Натали оказалась прижатой к груди, в которой сильно стучало сердце.

Губы зарылись в волосы, щекотно шевельнулись у самого ее уха.

— Я хочу тебя.

И больше ничего, только три самых простых, самых откровенных слова. Мужчина замер в ожидании ответа. Он по-прежнему держал Натали в объятиях, но было ясно, что он готов разжать их, если она захочет высвободиться. Это был по-своему напряженный момент, но напряжение было особого рода, и хотя сердце ее неистово билось, а разум сопротивлялся, Натали поняла, что не сможет оттолкнуть этого чужого ей мужчину.

Должно быть, страшный день помутил ее рассудок. Волею судеб она оказалась на пустынной станции, среди кромешной тьмы и полной тишины, в объятиях человека, чьего имени не знала, но который желал ее и которого — о Боже! — она желала тоже.