Солнце и луна - Патриция Райан Страница 5

– Лорд Ричард хочет знать сильные и слабые стороны тех, кто его интересует. Признаюсь, я намеревался испытать, из какого вы теста, и вот мое мнение. – Он повертел кинжал, изучая инкрустированную рукоятку. – Вы совершили, чуть ли не все возможные ошибки, но не поддались панике и до последней минуты сохраняли самообладание. Это первое правило в подобных стычках. Вы хитростью заставили меня спрятать оружие. С интуицией у вас плоховато, но это можно поправить. Возможно, лорд Ричард прав, думая, что вас стоит завербовать.

– Завербовать? В шпионы?

– Называйте, как вам угодно. Речь идет о службе на благо короля и отечества. Прежде чем вопросы посыплются из вас, как горох из спелого стручка, прочтите все-таки письмо. – Он скорчил нетерпеливую гримасу. – Есть в этом городе хоть один освещенный угол в такое время? Я говорю не о книжных лавках, а о местах попроще, где можно поговорить без помех.

Сразу за углом был трактир «Красный бык», но Филиппе не слишком хотелось идти туда с этим человеком (как, впрочем, вообще, куда бы то ни было), ведь еще недавно он держал у ее горла отлично заточенное лезвие. Ее недоверие уменьшилось после его объяснений и упоминания о Грэхеме Фоксе, но не рассеялось до конца. Он мог наговорить о себе с три короба, и наверняка она знала лишь одно: он опасен, очень опасен.

– Можно получить назад кинжал?

– А стоит ли? С ним вы только напрасно рискуете.

– Это подарок дядюшки Лотульфа. Присвоить его – все равно, что украсть!

– Что ж, если с кинжалом вы охотнее пойдете со мной… – Хью передал девушке кинжал, который она поспешно спрятала под плащ, и отцепил от пояса ножны с ятаганом. – Вот! Это удвоит ваше ложное чувство безопасности.

Изумившись, после некоторого колебания Филиппа приняла этот дар примирения. Ножны были серебряные, тяжелые и своей формой повторяли форму лезвия в Виде полумесяца. Прицепить их к поясу удалось не без труда.

– Ну вот, что я говорил!

Вскинув голову, девушка ощутила на лице первые капли дождя. Через мгновение прозвучал раскат грома, и разверзлись хляби небесные. Она поспешно сунула письмо в сумку, к потрепанной копии «Новейшей логики» Аристотеля, а когда выпрямилась, Хью оказался неожиданно близко и набросил капюшон плаща ей на голову. Полыхнула молния, ярко осветив его лицо. Он был небрит и вообще как-то неухожен, но, пожалуй, это не умаляло его привлекательности. В мерцающем неверном свете глаза его казались очень добрыми и мягкими, чего уж никак не могло быть. И все же когда он взял ее за руку и повлек за собой, Филиппа больше не противилась.

– Я знаю одно местечко рядом.

Вот так, рука об руку, они пробежали переулком, пересекли улицу и завернули за угол – все это под проливным дождем, под аккомпанемент громовых раскатов. Шаг Хью был так широк, что он почти тащил Филиппу за собой, а хватке его, должно быть, мог позавидовать медведь. К тому времени как они распахнули окованную железом дверь, с обоих буквально текло. Филиппу начала бить дрожь.

– Трактир внизу, в подвале, – проговорила она сквозь стучащие зубы.

Они спустились по освещенной факелами крутой лестнице в большое подвальное помещение с грубыми столами и скамьями. За одним расположились несколько школяров, за другим мирно беседовали два горожанина. Кроме краснощекой владелицы Алтеи, в харчевне больше никого не было.

– Что, миледи, дождик застал? – благодушно спросила та, окинув Хью любопытным взглядом. – Тогда вам надо поскорее согреться, иначе не миновать простуды, а там, не дай Бог, и чахотки! И зачем вы только вышли в такую дрянную погоду? Знатная девушка не должна поступать опрометчиво!

– Радостно встретить человека, который мыслит не столько глубоко, сколько здраво! – заметил Хью, пальцами зачесывая назад мокрые волосы. – Впрочем, в насквозь промокшей девушке есть свое неповторимое очарование.

Щеки Алтеи от смущения стали еще краснее, а Филиппа прикусила губу, думая: «Этот Хью Уэксфорд боек на язык». Она не ошиблась, когда решила, что он красив. Должно быть, он вполне во вкусе Алтеи с этой гривой белокурых волос и заразительной улыбкой. Но сама она не из таких, ей больше по душе люди думающие, которым он только что так небрежно вынес приговор. Она предпочитает торжество разума над инстинктами, а не наоборот!

Алтея быстро вернулась с масляным светильником, кувшином кларета и двумя видавшими виды латунными кубками. От себя она добавила небольшую жаровню с тлеющим углем, которую пристроила на полу поближе к промокшим ногам Филиппы. Та благодарно улыбнулась ей.

– Похоже, вы давно знакомы, – заметил Хью, наполняя кубки. – Вы что же, часто здесь бываете? Никогда не видел, чтобы птица такого полета залетала в подобные места, не говоря уже о том, чтобы торчать в них безвылазно.

– Студенческие вечеринки нередко заканчиваются в тавернах и кабаках, – ответила Филиппа, пожав плечами. – Таков обычай что здесь, что в Париже. Поначалу это меня несколько смущало, но потом я решила, что в этом и состоит вся прелесть университетской жизни. Она чужда условностей.

– Я уже понял, что условности вам не по душе, – хмыкнул Хью.

Его многозначительная усмешка заставила девушку вскинуть подбородок.

– Конечно, презрение к условностям не столь волнующе, как, скажем, темные делишки, но у каждого свои предпочтения!

Хью поднес кубок к губам и устремил на нее внимательный взгляд поверх иззубренного края. В тусклом янтарном свете лампы глаза его, казалось, слегка мерцали. Их глубина заставила Филиппу вспомнить о дорогом стекле, которое дядюшка Лотульф заказал для своего кабинета. Ребенком она любила сидеть на подоконнике и следить за оживленной жизнью улицы сквозь толстое пузырчатое светло-зеленое стекло. Казалось, она смотрит на подводный мир, полный самых разных созданий и ничуть не похожий на обитель старого книжника, тихую гавань, где оказались они с сестрой. Там, в этом светло-зеленом мире, дети кричали и прыгали в свое удовольствие, и хотя им приходилось зарабатывать себе на жизнь тяжким трудом, они брали свое в шумных играх. И они смеялись, смеялись по любому поводу, сколько душе угодно…

– Что случилось?

Девушка опомнилась и отвела взгляд, краем глаза заметив в ухе Хью очень странную серьгу: не подвеску, а плоское золотое колечко с языческим орнаментом. Филиппе приходилось видеть нечто подобное только у чернокожих, но никак не у людей своего круга. Заметила она и еще кое-что. На носу у Хью, у самой переносицы, виднелась красная припухлость.

– Это моя работа? – ужаснулась она. – Мне страшно жаль!

– Не говорите ерунды! Это был чуть ли не единственный разумный ваш поступок в том переулке.

– Но если нос сломан…

– Вы себе льстите. Чтобы сломать нос, нужен удар посильнее. Вам просто посчастливилось попасть по перелому, которым я обязан Грэхему Фоксу. Мы тогда изрядно поколотили друг друга.

– Как, разве вы не дружили?