Порочные намерения - Лидия Джойс Страница 5

— Вы в это верите? — спросил он. Она чувствовала, как он напряжен.

— Я это знаю, — парировала она. — Я поняла это, когда вы потребовали, чтобы я привела вас сюда. Назовете ли вы это моими видениями или требованиями вашего тела, как угодно.

Его черные глаза сузились.

— Я слышал, что вы никогда не снимаете вашу вуаль, — сказал он, и в его голосе послышалась мрачная нотка.

— Вы слышали правду. — Не сбила ли она его со следа? Внезапно она почувствовала перехватывающий дыхание страх, что ее гамбит на самом деле только поощряет его.

— Под вуалью вы можете оказаться ужасающе изуродованной, — сказал он почти язвительно, — или очень старой.

— Воистину так. Это имеет значение? Ни для кого пока что это не имело значения, — возразила она.

— Вы хотите, чтобы вас… принудили? — Его губы скривились от отвращения, в то время как веки еще ниже опустились на глаза, вызвав у нее инстинктивную дрожь от страха и смутных предчувствий.

— Это имеет значение? — Она словно посмеялась над своим последним вопросом.

— Думаю, что имеет.

Если она скажет ему, что она этого хочет, он ей не поверит, и поэтому он не откажется сделать именно это. Она пошла на компромисс.

— Иногда трудно понять, чего ты хочешь.

Лорд Варкур снял ее руку со своей груди. Медленно, внимательно наблюдая за ней, он перевернул ее руку ладонью вверх и начал стягивать перчатку с одного пальца за другим.

Был ли это какой-то знак? Не собирался ли он осуществить свое намерение и накинуться на нее прямо здесь? Эм затаила дыхание, сердце у нее гулко билось, а он стянул перчатку с ее руки и небрежно бросил на пол. Только тогда он посмотрел на ее руку.

— Вы не стары, — сказал он.

— Да, не стара, — согласилась она.

— И вы никогда не занимались физическим трудом.

— Нужды не было.

Он провел своим пальцем в перчатке по ее ладони. Эм вздрогнула.

— Вы этого хотите, — сказал он, и в его голосе прозвучало нечто среднее между оправданием и негодованием.

Эм не ответила, она слегка пошатнулась от силы его страсти.

Он поднял ее руку на уровень своего лица. Она не противилась. Не сводя с нее глаз, он поднес ее руку к губам. Разум ее застыл. Его дыхание было горячим, легчайшее царапанье щетины над его верхней губой странно не соответствовало его крепким шелковистым губам. Потом он провел губами по ее ладони.

Влажная настойчивость этого прикосновения пронзила ее до потрясения, до судорог. Она задышала быстрее, несмотря на железную волю, с которой пыталась взять себя в руки. А он умело, расчетливо играл с ее ладонью языком и зубами, и ей пришлось бороться с непреодолимым желанием сжать пальцы вокруг его руки и отдаться его прикосновениям.

В тот момент, когда она больше не могла этого выдержать и почувствовала, что нужно что-то делать, все равно что, он отодвинулся, отступил и отпустил ее руку. Ее рука безвольно упала.

Он внимательно посмотрел на Эм, глаза его сверкнули.

— Оставьте в покое мою семью.

После чего он повернулся и вышел.

Эм старалась взять себя в руки. Что он мог бы сделать? Чего он не мог бы сделать? Она медленно наклонилась, подняла с пола перчатку и натянула на руку. У нее появилось грызущее чувство, что эта встреча, как бы ни была она коротка, окажет большое влияние на ее планы. И она была уверена, что лорд Варкур не в последний раз гневается на нее, поскольку она не имела ни малейшего намерения выполнять его приказания. На карту поставлено слишком многое.

Томас стоял за дверью библиотеки, стараясь отдышаться. Он не собирался целовать руку этой женщины, не намеревался вообще прикасаться к ней. Было в ней что-то, ослабившее крепкую узду, на которой он держал себя в эти последние двенадцать лет, и подвергшее его такому испытанию, равных которому он не переживал с того рокового дня, когда умер Гарри. Ему следовало бежать, даже не получив ответов на свои вопросы, прежде чем он еще больше подпадет под ее чары.

Он встряхнулся и пошел в гостиную. Эта встреча ничего не дала ему. Разумеется, он слегка напугал ее, но не добился от нее ни обещаний, ни сведений. В той комнате вся власть была у него в руках, и все же он не мог не чувствовать, что именно она определила характер их встречи…

В пустой столовой его поджидал Эджингтон.

— Я получил новости от Олтуэйта, — сказал Эджингтон прежде, чем Томас успел небрежно кивнуть ему.

Томас остановился. В тусклом свете он не мог рассмотреть лица барона.

После возвращения из Франции Эджингтон превратился из консерватора в либерала и внезапно стал самым осведомленным человеком в Англии во всем, что касалось поступков каждого члена парламента. После нескольких скандалов консервативные тори кое-как соорудили собственную сеть шпионов и осведомителей. Но хотя его соратники-виги по-прежнему занимали самые высокие посты, Томас не мог не спросить себя, сток приобретенное ими преимущество стремительно растущих ставок. Предметом их теперешних интересов был лорд Олтуэйт, тори, новоиспеченный барон, человек, открыто потакающий всем своим желаниям. Его распутный образ жизни уже привлек к себе почти столько же внимания, сколько и его блестящие речи.

— Надеюсь услышать не об очередных посещениях борделей или о карточных долгах.

Эджингтон натянуто улыбнулся:

— Это тревожнее и вместе с тем интереснее. Это касается тех людей, которых он нанял.

Это вызвало у Томаса некоторый интерес. Лорд Олтуэйт, с самыми неуклюжими и крайне прозрачными попытками сохранить дело втайне, нанял несколько уличных хулиганов, чтобы те поставляли ему сведения. Когда они разговаривали в последний раз, Эджингтон еще не узнал то, что им было нужно.

— Да?

— Они бывают везде, где прячется краденое, заходят в каждую закладную лавку в Лондоне, ища список вещей. Декоративные безделушки, драгоценности, серебряное блюдо — описание всегда одно и то же.

— Это похоже на грабеж, — заметил Томас.

Эджингтон поднял брови:

— Тогда почему бы не пойти в магистрат?

Томас нахмурился:

— Я надеялся услышать об этом от вас.

— Сказал бы, если бы мог, старина. — В его устах шутливая фамильярность прозвучала иронично и холодно. — Может быть, это как раз то самое средство, которое нам нужно для достижения наших целей.

И с этими словами Эджингтон повернулся и вышел, тихо, как тень, в гостиную.

Томас немного постоял, обдумывая их разговор, пытаясь отыскать какой-либо намек на то, что Эджингтон что-то утаил от него. Он не смог обнаружить ничего значительного, что скрывалось бы за словами этого человека. Томасу нужно было знать, что собирается делать Олтуэйт, — вигам нужно было это знать. Олтуэйт был человеком непредсказуемым. Эксцентричный, возможно, не совсем нормальный и явно распущенный. До такой степени, когда распутство причиняет вред самому распутнику. Он был также блестящим оратором и происходил из одной из самых политически влиятельных семей во всей Британии.