Юная жена - Майя Бэнкс Страница 5

Лицо Тэвиса смягчилось, но боль в глазах стала острее. Он как будто постарел в одночасье — кожа сделалась серой, плечи поникли. Эвелин никогда не видела своего воинственного отца в таком состоянии.

Тэвис притянул дочь за шею и поцеловал в лоб. Она чувствовала, как он что-то сказал, но не хотела отстраняться, чтобы прочесть по губам, потом все-таки повернула голову так, чтобы разобрать его слова:

— Милая девочка… Ты всегда была такой. Эвелин, ты мое сердце. Будь проклят король за то, что вырвал его у меня.

Эвелин обернулась к матери, чтобы, как и отца, поцеловать в щеку, но Робина порывисто обняла ее и с жаром притиснула к себе.

Мать была не в себе, и девушка не представляла, как ее успокоить. Да и что она может сделать, если сама потрясена? Прежде Эвелин и не думала, что ей все равно придется выйти замуж и выполнять все, что требуется от обычной, нормальной женщины. Она спряталась за свою глухоту как за щит. Все ложь и обман.

Ужасно! Чувство вины тяжким бременем давило на ее плечи, хотелось закрыть глаза, чтобы ничего больше не прочесть по губам близких.

Пол задрожал под ногами Эвелин, и она обернулась к двери раньше остальных.

— Вам послание, лэрд, — входя в зал, произнес Нейл.

Напряженное выражение лица и порывистость движений просто кричали, насколько важное известие он принес. В руках Нейл держал свиток, но Эвелин не могла разглядеть печать, чтобы понять, от кого он. Неужели это новое послание от короля?

— Оно от лэрда Монтгомери. — При этих словах губы Нейла презрительно изогнулись. — Я не позволил гонцу войти и решил передать его сам.

Эйден поднялся и, хмыкнув, встал рядом с отцом. Броуди приблизился к матери и Эвелин, как будто хотел защитить их от того, что может нести в себе послание.

Тэвис взломал печать, развернул свиток и быстро пробежал его глазами. По мере чтения лицо его становилось еще мрачнее. Наконец лэрд поднял голову и, сверкнув взглядом, сообщил:

— Грэм Монтгомери пишет, что, согласно приказу короля, явится за своей невестой.

Братья отреагировали по-разному, но одинаково бурно. Броуди рванулся вперед, но Эвелин успела прочесть по губам его слова:

— Это фарс! Король не может всерьез говорить об этом. Он не дьявол и не пошлет ягненка в логово львов!

— Монтгомери? В наших владениях? — выкрикнул Эйден. Он явно был поражен. — Это неслыханно! Раньше земля утонет в крови!

Эвелин переводила взгляд с одного на другого так быстро, что у нее заболела шея, но все равно многое упустила. Все говорили одновременно. Она улавливала лишь обрывки фраз, в основном проклятия, восклицания и предположения о том, почему король отдал столь невероятный приказ.

Эвелин никогда не видела Грэма Монтгомери, она вообще не встречала ни одного из Монтгомери. Невольно ей представлялся стареющий мужчина с брюшком, крупным носом и страшным лицом. Она никогда не прислушивалась к разговорам о клане Монтгомери, потому что это ее не интересовало. Эвелин просто знала, что они кровные враги ее клана и что отец скорее умрет, чем позволит одному из Монтгомери ступить на его землю. Знала, что отец и братья — воины, не имеющие себе равных в силе и ловкости. Конечно, с ее стороны было самонадеянно верить в это, но ничто в повседневной жизни не вынудило бы ее изменить мнение о своей родне. А потому Эвелин всегда чувствовала себя в безопасности от любого внешнего вторжения. Армстронги бдительно охраняли свои границы, и никто не мог ступить на их земли без разрешения.

Когда-то, давным-давно, такое вторжение все же случилось. Монтгомери совершили набег, и многие из Армстронгов были убиты, включая бабушку Эвелин. Ее дед, который был тогда лэрдом, очень горевал о жене и погиб, пытаясь отомстить за нее. Он убил лэрда Монтгомери, но и сам был сражен в этом бою другим воином враждебного клана.

Столько смертей, а Эвелин даже не знает, с чего все началось. За прошедшие годы ей только изредка доводилось слышать обрывки разговоров на эту тему. Надо было лучше слушать, пока у нее был слух, но Монтгомери всегда были для нее чудовищными порождениями тьмы, почти фантастическими созданиями, о которых барды слагают свои баллады. На ее памяти Монтгомери ни разу не нападали.

И вот теперь они заберут ее к себе. Лишат защиты родного клана и любимой семьи. Выдадут замуж. Ей предназначено стать женой человека, который всю жизнь был для нее только мифом.

Эвелин задрожала, но тут же взяла себя в руки. Нельзя огорчать мать еще больше, выказывая собственный страх.

Она повернулась и, не оглядываясь, вышла из зала. Даже не стала выяснять, не следует ли ей остаться. Она часто так делала — совершала внезапные поступки как будто по внезапной прихоти или по наитию. Когда-то это казалось странным, но теперь в семье привыкли к ее поведению и больше не удивлялись.

Сейчас ей было необходимо разобраться в себе, оценить столь внезапную перемену в своей жизни. Сумеет ли она жить с людьми из чужого клана? В собственном клане ее любили, пусть некоторые и сторонились ее из-за недуга. Были даже такие, кто, увидев Эвелин, начинал бормотать молитвы. Может, боялись, что глухота заразна и легко может перейти на других?

Эвелин хотелось из озорства коснуться таких людей и посмотреть, что с ними будет: отпрыгнут ли они, как от огня, или с воплями бросятся к пастору? Но позже она всегда ощущала раскаяние — ведь это были люди ее клана, они не виноваты, что она другая. Как они могли разобраться, если Эвелин не сделала ничего, чтобы изменить их мнение? К тому же большинство из них относились к ней с искренней добротой и были готовы на многое, лишь бы она была счастлива.

И она действительно жила здесь счастливо. Эвелин далеко не сразу разобралась с произошедшим — с несчастным случаем и последовавшей за ним болезнью, — не понимала, почему лишилась слуха, но ей с детства внушали, что нельзя сомневаться в Божьей воле.

В здешней жизни у нее было собственное место. Эвелин научилась понимать по губам большую часть того, что говорилось, и очень хотела набраться храбрости и произнести что-нибудь, но, не зная, как будет звучать ее голос и сможет ли она вообще издать хоть один звук после столь продолжительной немоты, продолжала хранить молчание и жить в мире безмолвия, заполненном лишь слабым эхом воспоминаний о звуках.

И вот теперь ей больше не будет места в своем клане, среди близких, которые ее так любят. Вместо этого ее отошлют в стан врага.

Дрожь пробежала по телу Эвелин. Как они к ней отнесутся? Будут ли жестоки? Возможно, ее станут ненавидеть только потому, что она Армстронг. Или презирать из-за болезни… Дразнить и называть сумасшедшей… А может, пойдут еще дальше и станут ее обижать, опасаясь, что в нее вселился злой дух?

Сцепив руки перед собой, Эвелин бросилась прочь из замка к своей любимой скале. Ну и пусть Броуди догадается, где она, — все равно это единственное место, куда она может пойти в поисках тишины и успокоения.

Глядя на бурлящий поток, Эвелин вдруг осознала, что у нее больше не будет этого убежища. Она не сможет приходить и уходить по собственному капризу, не сможет часами сидеть на скале, впитывая в себя окружающее спокойствие.