Очарованная горцем - Пола Куин Страница 5

— Слишком поздно, девушка. Давай руку!

Звук его голоса заставил ее резко обернуться. Прижав одеяло к лицу, она судорожно раскашлялась, задыхаясь от дыма.

— Эдвард! — хрипло позвала она, щуря слезившиеся глаза, чтобы что-то разглядеть. — Эдвард, я…

Внезапно руки ее разжались. Одеяло упало на землю, и она зашаталась, теряя сознание.

Роб, пришпорив жеребца, одним прыжком оказался возле нее. Пригнувшись, он легко подхватил ее и усадил в седло.

«Кажется, я умираю. Благодарю тебя, Господи!» Давина надеялась, что тогда ей будет не так больно, как сейчас. В ушах стояли душераздирающие крики сестер, заживо горевших в часовне… Единственное, чего ей хотелось, это поскорее умереть, чтобы прекратился весь этот ужас.

— А теперь дыши, милая. Дыши, — услышала она.

Голос был явно мужской, и принадлежал он человеку, привыкшему отдавать приказы. Может, Эдвард? Нет, этот голос гораздо более низкий и звучный.

Давина закашлялась, вдохнув немного свежего воздуха, в котором все еще отчетливо ощущался запах дыма. В груди горело, было больно дышать. Огонь! Выходит, она не умерла! Она с трудом приоткрыла воспаленные глаза — почерневшая, выжженная трава, тяжелый топот копыт, от которого сотрясалась земля. Она снова закашлялась, и рука, достаточно большая, чтобы обхватить ее затылок, осторожно убрала с ее щеки упавшие на лицо волосы. Только тут Давина сообразила, что сидит на лошади — если уж совсем точно, не сидит, а лежит на коленях какого-то незнакомого мужчины. Значит, они все-таки пришли за ней, как боялся Эдвард, и теперь она у них в руках. Она попыталась закричать, но в горле так пересохло, что из него вырвался лишь сдавленный хрип. Она забилась, пытаясь вырваться, но рука, прижимавшая ее к крупу лошади, была тяжелой, как гранитная плита. Внезапно на глаза ей попалось лежавшее на земле тело, и ужас снова нахлынул на нее, мешая дышать.

Они все мертвы.

— Нет!

Леденящий страх и ярость охватили Давину. Она судорожно забилась, пытаясь сползти с колен похитителя. Святой Христофор… ее дом… был охвачен пламенем.

Все… все погибли.

— Нет! Господи, прошу тебя… только не они! Только не моя семья! — простонала она.

Из глаз ее ручьем хлынули слезы. Они лились и лились, казалось, им не будет конца. Она, наверное, еще долго бы плакала, если бы не ужасная мысль, раскаленной иглой пронзившая ее мозг… мысль о том, в чьих руках она оказалась.

— Чудовище! — закричала она и, извернувшись, замолотила кулаками по груди похитителя. Гнев удесятерил ее силы, даже страх вдруг бесследно исчез, осталась только ненависть. — Ублюдок! Что ты сделал?!

— Леди.

Это прозвучало так неожиданно мягко, что Давина разом обмякла, к глазам снова подступили слезы.

— Успокойтесь, — негромко прошептал он. Давина машинально ухватилась за его руку, стараясь рассмотреть то, что еще оставалось от ее дома. — Теперь вы в безопасности.

— Я тебя убью, — пообещала она тихо, бросив прощальный взгляд на мертвые тела тех, кого любила, кого считала семьей.

— Так уже едва не убили… Вынужден вас разочаровать — вы ошиблись. Это не моих рук дело.

Внезапно она поверила ему. Поверила даже не словам — сочувствию в его голосе. Отодвинувшись, Давина посмотрела ему в глаза. Да, он явно не из них, промелькнуло у нее в голове. Мужчина заметно картавил — выговор его напоминал тот, на котором говорят на севере, — и к тому же выглядел как-то… первобытно, что ли, удивилась она. Похоже, он вообще не англичанин. Шотландец! Шотландский горец! Вот уж кого она никак не ожидала увидеть. Давина во все глаза разглядывала незнакомца. Внезапно ей вспомнились уроки аббатисы — в свое время та рассказывала ей о горцах, о том, что тамошние жители не носят ни платьев, ни панталон, предпочитая оборачивать тело клетчатыми одеялами из грубой домотканой шерсти. Взгляд Давины упал на толстый плед у него на плечах, стянутый ремнем на талии, скользнул по рубашке и замер, наткнувшись на пятна засохшей крови у него на груди. Какой же он огромный, невольно ахнула она. Темные волосы незнакомца были длиннее, чем она привыкла видеть — густые, черные, словно вороново крыло, они были стянуты сзади ремешком, только одна непокорная прядь свисала на лоб. От него пахло землей и кожей и… дымом пожарища.

— Тогда кто вы? — бросила она, с трудом шевеля дрожащими губами. — И что вы тут делаете?

Давина ждала, но вместо ответа мужчина молча смотрел на нее во все глаза. Казалось, эти простые вопросы поставили его в тупик. Гарри Варне рассказывал ей о горцах — если верить ему, они мало чем отличались от животных. Невежественные, тупые, неотесанные дикари, предпочитавшие проводить время в кровавых междоусобных сражениях, а не за книгами. Тогда она ему не поверила… но этот человек выглядел так, словно мог шутя изрубить в капусту весь отряд Эдварда.

— Эдвард, — прошептала она, почувствовав острый укол вины за то, что только сейчас вспомнила о нем. На душе стало тяжело. — Пустите меня! — Давина снова попыталась вырваться. — Я должна отыскать его. Прошу вас! — взмолилась она. Вместо этого горец только крепче прижал ее к себе. — Вы не понимаете. Он подумает, что они схватили меня!

— О ком вы? — Огромный горец слегка отодвинулся, заглянув ей в глаза. — Кто это сделал, девушка? — участливо спросил он.

Но сейчас она могла думать только об Эдварде — собственная безопасность волновала ее меньше всего.

— Это были люди герцога. Или графа. Я не уверена. А сейчас, прошу вас… отпустите меня! Я должна найти капитана Эшера!

Незнакомец молчал. По его лицу она догадалась обо всем. Бледно-голубые, точно холодное зимнее небо, глаза незнакомца внезапно утратили свой блеск. Потом он молча отвел взгляд. Итак, Эдвард мертв. Ее глаза затуманились слезами. Она ничего не сказала, просто молча отвернулась, спрятав лицо. У нее никого и ничего не осталось — она потеряла всех, кого любила, кому могла доверять.

Дальше они скакали в полном молчании. Спустя какое-то время к ним присоединились еще два горца, тоже верхом, а на вершине одного из холмов, у подножия которого лежало аббатство, их поджидал целый отряд. Мужчина, спасший ее, о чем-то говорил с остальными, но Давина не прислушивалась. Когда один из его спутников спросил ее, почему на аббатство напали, она сказала, что не знает, и вновь погрузилась в молчание. Она осталась одна, и ей некуда было идти — только ехать с ним. Во всяком случае, пока.