Пленить сердце горца - Карен Мари Монинг Страница 5

- Вообще-то говоря, я об этом тебе не рассказывал, Хок, - а сейчас у меня нет на это времени, - но, как только все уладится, я все тебе расскажу.

- Ты расскажешь все сейчас, или я поеду с тобой, - пригрозил ему Хок. - А это значит, что Эйдриен и Картиан тоже отправятся в путь. Так что, или выкладывай все, или готовься путешествовать вместе с целой компанией, - а ведь в обществе Эйдриен никогда не угадаешь, что может произойти.

Гримм одарил его угрюмым взглядом.

- Каким же занудой ты можешь иной раз предстать!

- Безжалостным. Неумолимым, - любезно подхватила Эйдриен. - Можешь даже не пытаться, Гримм, моему муженьку всегда было мало слова «нет» в качестве ответа.

- Ну будет тебе, Гримм, если не мне - кому еще ты можешь довериться? - принялся уговаривать его Хок. - Куда ты направляешься?

- Дело совсем не в доверии, Хок.

Хок продолжал стоять с выжидательным выражением на лице, и Гримм понял, что сдаваться тот не собирается. Хок будет стараться и так и этак, и даже пойдет на то, чем грозился, - поедет вместе с ним, - если Гримм не даст ему исчерпывающего ответа. Возможно, пришла пора открыть им правду, и пусть даже Далкейт откажет ему в гостеприимстве, узнав эту правду.

- Я, можно сказать, еду домой, - сдался он наконец.

- Кейтнесс - твой дом?!

- Тулут, - пробормотал Гримм.

- Что?

- Тулут, - решительно повторил Гримм. - Я родился в Тулуте.

- Ты же говорил, что рожден в Эдинбурге!

- Я солгал.

- Но зачем? Ты мне говорил, что все твои родные погибли! Это тоже было ложью?

- Нет! Все так и есть. Насчет этого я не лгал. Ну... почти не лгал, - поспешно поправился Гримм. - Мой отец еще жив, но я уже больше пятнадцати лет с ним не виделся.

Один из мускулов на лице сжавшего челюсти Хока дрогнул.

- Присядь, Гримм. Ты никуда не уйдешь, пока все мне не расскажешь, и, по-моему, эта история слишком давно ждет своего часа.

- У меня нет времени, Хок. Раз уж Сент-Клэр сказал, что дело срочное, уже несколько недель назад я должен был быть в Кейтнессе.

- Какое касательство имеет Кейтнесс к этому всему и тебе в том числе? Садись и рассказывай. Немедленно.

Чувствуя, что у него нет ни малейшей возможности отложить этот разговор, Грим принялся мерить шагами комнату и начал свой рассказ. Он рассказал им, как в четырнадцать лет покинул Тулут в ночь кровавой расправы и два года скитался в лесах Северного нагорья, заплетя боевые косицы и ненавидя весь людской род, собственного отца и самого себя. Он пропустил самые горькие эпизоды - убийство матери, времена страшного голода, которые ему довелось пережить, неоднократные покушения на его жизнь. Он рассказал, что, когда ему было шестнадцать, он нашел прибежище у Джибролтара Сент-Клэра; он взял себе новое имя, чтобы уцелеть самому и уберечь тех, кто был ему дорог. Он рассказал, как в Кейтнессе Маккейны снова отыскали его и напали на приютившую его семью. Наконец, голосом, изменившимся от бремени той страшной тайны, которую он раскрывал, Гримм поведал, как его когда-то звали.

- Как ты сказал? - ошарашено переспросил Хок.

Глубоко вдохнув, Гримм до отказа наполнил воздухом легкие и гневно выдохнул:

- Я сказал: «Гаврэл». Мое настоящее имя - Гаврэл!

Во всей Шотландии был только один Гаврэл; никто другой не мог бы сказать, что носит это имя и это проклятие. Он напрягся, ожидая вспышки эмоций Хока, и тот не заставил себя долго ждать.

- Макиллих? - глаза Хока недоверчиво прищурились.

- Макиллих, - подтвердил Гримм.

- Ну а Гримм?

- «Гримм» означает Гаврэл Родерик Икарэс Макиллих. - Горский выговор Гримма, насквозь пропитав это имя, исказил его так, что в грозных перекатах «р» и «л» и резком стаккато «к» нельзя было разобрать практически ничего. - Возьмите первые буквы каждого имени, и вы все поймете. Г-Р-И-М.

- Гаврэл Макиллих был берсерком! - взревел Хок.

- Я же говорил, что вы многого обо мне не знаете, - угрюмо произнес Гримм.

В три огромных шага Хок пересек комнату и навис над Гриммом, в нескольких дюймах от его лица, недоверчиво рассматривая его, словно стараясь отыскать некую черту, свойственную чудовищу, - черту, которая могла бы раскрыть секрет Гримма еще много лет назад.

- Как же я не догадался? - бормотал он. - Сколько, лет я ломал голову над кое-какими из твоих необычных... талантов. Да черт меня дери, уже только по этим глазам я мог бы угадать...

- У многих людей голубые глаза, Хок, - сухо сказал Гримм.

- Но далеко не такие голубые, как твои, Гримм, - заметила Эйдриен.

- Это все объясняет, - медленно произнес Хок. - Ты - не человек.

Гримм вздрогнул.

Эйдриен бросила на мужа суровый взгляд и взяла Гримма под руку.

- Он, разумеется, человек, Хок. Он - человек и... нечто еще.

- Берсерк, - Хок покачал головой. - Черт возьми, берсерк! Вы знаете, говорят, Уильям Уоллес (Уильям Уоллес (ок. 1270 - 1305) - национальный герой, прославившийся в период борьбы шотландского народа за независимость от Англии. В 1305 г. был захвачен в плен англичанами и казнен.) был берсерком.

- И как славно прошла его жизнь, верно? - невесело произнес Гримм.

* * *

Вскоре, к огромному неудовольствию Хока, не ответив более ни на один вопрос, Гримм отправился в путь. Он постарался уехать побыстрее, поскольку воспоминания охватывали его, не считаясь с его волей; вместе с ними возвращалась и ярость. Гримм сознавал, что должен быть один, когда память о прошлом окончательно подчинит его своей власти. Теперь он хотел бы не думать о Тулуте. Проклятье! Он хотел вообще ни о чем не думать, если бы это зависело от него.

Тулут... У него перед глазами встала задымленная долина, черные клубы дыма, настолько густые, что, казалось, от едкого запаха пылающих хижин и горелого мяса выедает глаза. Детские крики! О Господи!

С трудом проглотив комок, вставший у него в горле, Гримм пришпорил Оккама, пуская его в галоп через горную гряду. Его не трогала ночная красота шотландских гор, - он выпал из времени, и только цвет крови и мрак уродующего душу одиночества окружали его, пронзаемые единственным лучиком золотого света.

Джиллиан!

«Это какой-то зверь, папа? Можно я возьму его себе? Ну, пожалуйста! Он такой славный, замечательный зверек! ».

В мыслях ему снова было шестнадцать, и он смотрел на крошечную златовласую девчушку. Воспоминания захлестнули его, заставляя чувство стыда сочиться из души тяжелыми каплями, более густыми, чем застывший на сотах мед. Она наткнулась на него в зарослях, когда он, словно дикий зверь в поисках пропитания, рылся в отбросах.