Ожерелье Монтесумы - Жюльетта Бенцони Страница 5

Неожиданно Жиль растрогался до слез и обнял своего друга:

— Благодарю, тысячу раз благодарю! Я уже знаю, где я их повешу… Но теперь мне следует поторопиться. Ты ведь меня понимаешь, правда?

В действительности Альдо понимал все меньше и меньше. Сидя в такси, направляющемся к парку Монсо, куда выходили окна особняка тетушки Амели, он пытался привести в порядок свои мысли. Его совершенно сбило с толку поведение счастливого жениха. Если бы Морозини не знал Жиля так хорошо, он бы усомнился в том, что перед ним действительно его друг. Вобрен всегда был энтузиастом, страстно любившим свое занятие. Что касается его отношений с дамами, то Жиль никогда не обращал внимания на то, что о нем будут говорить, и всегда с жаром защищал женщину, в которую был влюблен. Вобрен принадлежал скорее к полку пылких мушкетеров, чем к клану суровых идальго. И буквально за несколько месяцев такой человек превратился в идолопоклонника, распростертого у ног своего божества и готового ради него пожертвовать всем миром…

Это ощущение пробудилось в Морозини с ноной силой, когда на следующий день после обеда он стоял в мэрии 7-го округа, где проходило гражданское бракосочетание, и удивлялся тому, что кроме жениха и невесты на нем присутствуют лишь четверо свидетелей. Свидетелями со стороны доньи Изабеллы были ее дядя и двоюродный брат, а со стороны Жиля, не имевшего близких родственников — его помощник и доверенное лицо Ричард Бэйли, англичанин лет шестидесяти, и Альдо. Морозини ценил Бэйли за безупречную галантность, образованность и чувство юмора. Бэйли был одет в визитку цвета антрацита и полосатые брюки — как и сам Альдо, кстати! — и этот костюм ярко выделялся на фоне черных одеяний мексиканцев. Невеста тоже была в черном: бархатная шубка, подбитая мехом черной лисы, и ток из того же меха. В качестве украшения она выбрала серьги с молочно-белыми жемчужинами грушевидной формы. Что касается Вобрена, то цветом своей одежды он примкнул к большинству и словно слился с ним. Констатировав этот факт, Альдо не стал над ним размышлять. Он был явно смущен редкой красотой девушки, на которую его друг смотрел с нескрываемым обожанием. Жиль был похож не столько на счастливого жениха, сколько на верующего, молящегося перед статуей святой, погруженный в собственный мир, недоступный простым смертным.

Невеста стояла, потупив взор. Треугольное лицо Изабеллы, придававшее ей сходство с неким кошачьим божеством, с продолговатыми черными глазами, казалось, оттягивала назад масса черных блестящих волос, гладко зачесанных на прямой пробор и собранных в тугой пучок на затылке. Кожа цвета слоновой кости чуть розовела на скулах, а красиво очерченные пухлые губы цветом напоминали светлый коралл. Совершенный маленький нос подчеркивали две горделивые складки в уголках рта. О ее улыбке судить было невозможно: сознавая, вероятно, значение момента, донья Изабелла никому не улыбнулась. Ни жениху, ни его свидетелю Морозини, когда его ей представили. Она лишь быстро взглянула на Альдо и сказала, что рада знакомству. Ему не удалось понять, что выражают ее глаза. Они были настолько темными и глубокими, что их взгляд мог показаться пустым.

Родителей доньи Изабеллы уже не было в живых. Дон Педро Ольмедо де Кирога, дядя невесты, походил на портрет Оливареса работы Веласкеса [13]. Что же касается его сына, кузена Мигеля, он был похож на Изабеллу и так же красив, но его черты были воплощением мужественности. Лицо Мигеля казалось вызывающим, губы были презрительно сжаты. Похоронные одеяния родственников невесты украшали лишь булавки для галстуков. Дон Педро выбрал булавку с красивым бриллиантом, а его сын — с рубином. Отсутствовала только бабушка Изабеллы, донья Луиза де Варгас и Виллаэрмоза. Она не сочла необходимым мерзнуть в республиканской мэрии, решив присутствовать только на венчании.

И еще одно нарушение традиции: гражданское бракосочетание никто не собирался отпраздновать каким бы то ни было застольем. Хотя во Франции, да и в других странах, было принято отмечать это событие завтраком или обедом. Что же до традиционного мальчишника, то Вобрен о нем даже не упомянул. А ведь для свадьбы самого блестящего холостяка Парижа он был бы вполне уместен! Наконец жених и невеста стали мужем и женой по закону, и приглашенные тут же расстались, обменявшись на прощание чопорными фразами. Мексиканская «колония» вместе с Вобреном вернулась в «Ритц». Ричард Бэйли не отличался болтливостью, и Морозини даже не попытался узнать его мнение о происходящем. Он все понял без слов, когда достойный англичанин, прощаясь с ним, поднял глаза к небу и испустил тяжелый вздох. Ему предстояло вернуться в антикварный магазин на Вандомской площади, а Альдо, недоумевая все больше и больше, отправился в особняк тетушки Амели.

— Никогда не видел ничего подобного! — объявил он, когда Сиприен, старый дворецкий маркизы, принимал у него пальто, шляпу и перчатки. — Жиля как будто подменили! Иначе с чего бы ему было очертя голову бросаться в этот передвижной Эскуриал? [14]Как? И ты здесь?

Последний вопрос он адресовал своему другу и верному товарищу по многочисленным приключениям Адальберу Видаль-Пеликорну, знаменитому египтологу, а также тайному агенту и даже светскому взломщику, если в этом была нужда. Все вышеперечисленное обеспечило ему особое место среди друзей маркизы де Соммьер.

— А ты как думал! — египтолог встал, взял бутылку шампанского из ведерка со льдом и налил бокал для Альдо. — Ты лучше расскажи нам о невесте!

— Никто из вас еще ее не видел? — обратился Альдо к дамам, расположившимся в зимнем саду тетушки Амели. Здесь, среди зеленых растений, цветов и мебели из белого ротанга с обтянутыми вощеным ситцем подушками, маркиза любила принимать гостей. Тетушке Амели, увенчанной короной великолепных седых волос, в которых сохранилось несколько рыжеватых прядей, недавно исполнилось восемьдесят лет, но она сохранила великолепную осанку. В своем платье с подрезом под грудью с шемизеткой [15]на китовом усе и с многочисленными золотыми цепочками, украшенными драгоценными камнями, маркиза выглядела одновременно величественно и грациозно. Она отличалась прекрасным чувством юмора, которым пользовалась, чтобы скрыть свои истинные чувства.

Рядом с ней сидела Мари-Анжелин дю План-Крепен, чтица и родственница, беззаветно преданная маркизе. Она была очень доброй и очень благочестивой: мадемуазель никогда не пропускала шестичасовой мессы в церкви Святого Августина. Это помогало ей всегда быть в курсе событий, происходящих не только в квартале, но и за его пределами. Потускневшие белокурые кудряшки на голове этой женщины благородного происхождения (она никогда не упускала случая напомнить о том, что ее предки участвовали в Крестовых походах) придавали ей сходство с засидевшейся в девушках овечкой. Но под ними скрывался почти энциклопедический ум, удивительные способности и отчаянная готовность вмешиваться во все, что ее не касается. Это позволило ей в прошлом оказывать весьма существенную помощь двум любимым героям — Аль-до Морозини и Адальберу Видаль-Пеликорну.

— Где же мы могли ее видеть? — сказала маркиза, пожимая плечами. — Она жила в Биаррице, если я правильно поняла. Мы узнали о ее существовании в тот момент, когда твой друг сообщил нам о предстоящей свадьбе. А это произошло три недели назад. У меня такое впечатление, что эта страсть рухнула на голову несчастного Вобрена, как падает каминная труба во время урагана!