Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 5

А виновата во всем была оперетка. Моднаяоперетка про какую-то юную герцогиню – Герольштейнскую, что ли, – которойбыло очень тоскливо и одиноко во дворце, и она, шутки ради, переоделась вплатье своей субретки и отправилась на прогулку, а в лесу повстречала молодогокрасивого егеря – и влюбилась в него. Вот это была жизнь! Не то что в еедворце, где правят этикет, скука, где только и говорят о войне с соседнимгерцогом! Опасаясь потерять любовь, герцогиня назвалась вымышленным именем ирешила оставить все: богатство, власть, замок, где она так скучала, и бежать сосвоим милым куда глаза глядят… Однако бдительные герцогинины министры изловилиее – и егеря тоже – на месте преступления. Тут-то и выяснилось, что егерь –вовсе не егерь, а тот самый соседский герцог, с которым нашей герцогинеследовало начать войну! Разумеется, вместо войны сыграли свадьбу…

Почему-то сия незамысловатая история тронулаЮлию до глубины души. Вот здорово, подумала она тогда, если бы такое чудноеприключение произошло со мной! А то жизнь так скучна, так однообразна! Онабросила упрек небесам и попросила для себя чего-нибудь эдакого, невероятного…Не зная, что ей предстоит открыть для себя старинную мудрость: «Будь осторожен,прося чего-то у Бога: он ведь может и выполнить твою просьбу!»

С чего началось приключение отчаяннойгерцогини? С переодевания. И первым делом Юлия переворошила все шкафы и сундукии отыскала синее мериносовое платье с белой кружевной отделкой – одно из еедомашних платьиц времен еще институтских. Букольки уложила как можно скромнее,ну а капор своею незамысловатостью заставил бы зарыдать от умиления даже самуюсуровую бонну. Она знала все черные ходы в доме, укромные переходы, известныетолько прислуге, и ей не составило труда ускользнуть от бдительного окавзрослых этими тайными путями. Ну а если и приметила странно одетую барышнюкакая-нибудь захлопотавшаяся покоёва [8], то ей и в голову не пришло бы бежатьрассказывать об этом его высокоблагородию или хозяйке: своенравная паненкавсегда делала что хотела, могла весь дом на голову поставить своими причудами,так что за беда, коли идет куда-то не столь разряженная, как обычно?!

Юлия без помех выбралась и за ограду сквозьукромную калиточку в проулок, повернула за угол – и просто-таки ощутила, какрастворилась в суете и гомоне Нового Свята – главной променады Варшавы.

Новый Свят, в просторечии Новик, для Варшавы –то же, что Невский проспект для Петербурга, Елисейские Поля для Парижа и Унтердер Линден для Берлина. Все модные лавки, кофейни, клубы, вся толчея и блеск,все хорошенькие женщины и задорные молодые люди… О, идти по Новому Святу былосовсем не то, что проезжать по нему в экипаже, украдкой поглядывая сквозьокошечки на кипение веселой варшавской суеты! Воздух Варшавы пьянил, дурманил,девушке хотелось зайти в каждую лавочку, постоять у всякой витрины, примеритькаждую шляпку, напяленную на восковую раскрашенную болванку, приложить к платьювсякий кружевной воротничок, нацепить на запястье вот эту дешевенькуюбрансолетку из бурштына [9], приостановиться возле всякойторговки, купить «сахар-р-но морожено», крутым шариком или сдавленное с двухсторон толстыми вафлями, или золотистых, пузатеньких, горячих, усыпанных макомбубликов, называемых «пляцки», или – о ужас! – насыпать в карман семечек!И букетик, хоть самый простенький, из братков, левконьев или вовсе румянок. Нучто-нибудь делать такое, чего она никогда не делала! Однако цель ее пути былавпереди. И она не хотела разменивать на маленькие радости большую, главную,заветную. Чашка кофе в «Вейской каве» – вот это приключение! Вот это эпатаж!

«Вейска кава» – «Деревенская кофейня» наокраине Варшавы, место самое любимое и всеми посещаемое, деревенский, сельский,хотя и внутри города (его отделяют от окраины Александровская площадь и паркЛазенки), кофейный дом. Все Юлечкины подруги там побывали и наперебойрассказывали о прелести этого местечка, о раскованности (но не распущенности!)тамошних нравов. Еще прочитав стихотворение господина Вяземского «Станция», онамечтала о «гарнушках» [10] «Вейской кавы» как о символераскрепощения и свободы нравов, о которой без конца болтали все подружки,которая входила в моду и, разумеется, яростно презиралась в хорошем, приличномобществе. Впрочем, Юлия была уверена, что хорошее общество всегда имеет душусемидесятилетней старухи и ненавидит молодость во всех ее проявлениях. Ну и ужсамо собою – в доме Аргамаковых посещение «Вейской кавы», этого гнездилищаразночинцев, загоновой шляхты [11], как презрительновыражался князь Никита Ильич, было мало сказать запрещено – немыслимо,невозможно! А коли так, Юлия, «неслух своеобычный», непременно должна была тампобывать.