Смена - Светлана Павлова Страница 5

Вообще, стоило ему только открыть рот, все затихали и смотрели восторженно. А казалось бы, три нехитрых аккорда, забитые руки, ленивый прищур и непропорциональное лицо с внимательными изучающими глазами. Я долго ходила перед ним туда-сюда, но примерно на середине вечеринки поняла, что в этом бою придется капитулировать, и потому оставила попытки обратить на себя внимание лихой веселой пьянцой. Принялась в одиночестве пить «отвертку», замешанную Люськой. Люсина интерпретация соотношения 1:4 была весьма фривольной – неудивительно, что она провалила экзамен по математике и пошла на журфак.

Из колонки играла Лариса Долина. «Важней всего погода в доме, все остальное суета». Я давилась содержимым обмякшего стакана в любимом углу «Акварели», откуда виднелась пригласительно горевшая синяя табличка. Поселок городского типа К., аллея Роз, 97. Нет, это не адрес, это песня, в которую зашито все самое лучшее, что может случиться с человеком: счастье найденного под матрасом письма, умывающий лицо теплый ветер, соль морского бриза и предчувствие огромного приключения, в которое нельзя, никак нельзя поверить.

Я была искренне удивлена, когда Антон вытащил меня из болота пьяных фантазий и предложил прикончить «совершенно случайно» недопитую бутылку водки. Давай выпьем, а потом посмотрим. Смотреть было, конечно, не на что, но так надо было сказать – для порядка. Я ответила: «Может, лучше хотя бы вина?»– таким образом продемонстрировав изысканность своих алкогольных аддикций. Антон кивнул и, направляясь к бару, уточнил, люблю ли я брют. Пришлось уверить его, что брют я просто обожаю.

Неубедительные вялые возражения (спать осталось совсем мало, завтра будет похмелье), но все-таки обещала прийти ровно в два. И, еле дотерпев до пяти минут третьего, постучала в его номер, максимально лениво опершись на испещренный датами чьего-то детства дверной косяк. 1984, 1985, 1986 и так далее. Интересно, где сейчас этот родившийся на море человек?

Мы сидели на стульях друг напротив друга, потому что альтернатив не было. Из другой мебели в комнате стояла только кровать, но с первых минут подтверждать реноме распутной девки как-то не хотелось. Брют я не пила, только смачивала рот для вида и облизывала губы, липкие от дешевого пойла. Мы разговаривали о ерунде, а думали, понятное дело, совсем о другом, чему по какой-то причине казалось важным сопротивляться. Когда темы для беседы (слава богу) закончились, Антон взял в руки мою стопу и стал ее гладить. Это было странно, но приятно. Удивительное дело, но в ту ночь я ни на секунду не вспомнила про Вадика, с которым вообще-то была уже три месяца как обручена.

Целовался он классно, только зачем-то назвал мои брекеты «вставной челюстью». В процессе нелепо и громко опрокинулась на пол колченогая табуретка с натюрмортом взрослой жизни: надкусанные яблоки, проволочная коряга от пробки шампанского, граненые стаканы из столовки, Parliament Carat (он всегда курил parliament carat). В комнате резко запахло разлитой водкой, но было уже все равно.

Антон был первым в моей жизни мужчиной, чей пафос томных объятий легко рифмовался с тупыми шуточками. Например, когда он целовал мою грудь, царапая зубами соски, и интересовался, не больно ли, я отвечала, что говорить с набитым ртом невежливо. А он, памятуя о моих скромных журналистских амбициях, говорил во время секса что-то про необходимость глубокого погружения в текст и остроту авторского языка. С тех пор мы встречались ночами, где-то в 00:30, и шли к нему. Повара и медперсонал в «Чайке» считались полубогами и потому селились в отдельный корпус с одиночными комнатами. Стартовали у дуба в начале главной дороги лагеря. Это придумала я, вроде как аллюзии на Дубровского. Потом мы шли под шелест гравия, не в такт, шатаясь от усталости и выпитого, но все-таки шли и на всякий случай не держались за руки. На этом поэзия вечера заканчивалась. Мы обходили корпус с противоположной от вахтера стороны, Антон без видимых усилий подсаживал меня на плечи и бросал в окно своего номера, говоря каждый раз одно и то же: «Хорошая жопа у вас, Виктория. Берегите-с!» Я возмущалась для образа, но, кажется, никогда не была такой счастливой.

С первого дня я решила, что никто не узнает про нашу связь, даже Люська. Сначала из страха пресловутого сглаза, потом по инерции. Обычно я вылетала из номера Антона под занимавшийся рассвет и предутренний ор птиц, поглядывая в будку охранника. Там никогда ничего не менялось – крепкий сон, вентилятор, трогательно открытый рот. Я прокрадывалась в комнату, стараясь не разбудить девчонок. А наутро в душевой ставила мороженое на то, что сегодня за завтраком будет уж точно не осточертевшая манка, а блины с вареньем. Я проигрывала изредка, чтобы не вызывать подозрений.

И мне это удавалось: девчонки поражались моей интуиции, покупали ванильный пломбир, звали ведьмой и доверяли мне действо сакральной значимости – гадание на четырех валетах.