Я не ангел - Ольга Соврикова Страница 5

И все-таки я вернулась в ту больницу, где умерла, в ту палату, где осталась маленькая девочка по имени Василиса. Только тишины в этой палате больше не было. Ор стоял такой, что меня горемычную чуть не сдуло, когда я туда «вошла». Орали две особы похожие друг на друга, как родные сестры. Обе высокие, полные, громкоголосые, с крупными чертами лица. Только одна в белом халате с розовыми волосами, а другая в платье с волосами, выбеленными перекисью. Их бы на арену цирка, подковы гнуть, а они в палате, где больные люди лежат, разборки устроили. Я бы на месте этих полумертвых особей, что лежат на кроватях, повскакивала уже и по домам разбежалась, а они ничего… Лежат себе.

Девочку я нашла в том же уголочке, где и раньше. Присела рядышком и, дождавшись пока она на меня внимание обратит, и спросила:

— А это кто? И почему орут?

Ответ ошеломил.

— А это бабушка Лиза пришла к папе, а тетя доктор заставляет ее нас всех в другую больницу переводить или домой забирать. Говорит, не могут они за нами дальше смотреть. Или платить нужно, или забирать. Бабушка хочет только папу забрать, а нас с мамой советует в богадельню сдать. Говорит чужие мы, приблуды детдомовские. Вот и ругаются.

Ребенок замолчал, и я услышала, как ее бабуля спрашивает уже почти спокойно, может ли она забрать сына? И получает ответ, что если бы его жена была здорова, то тогда только с ее согласия, а так, хоть сейчас. Наоравшаяся и добившаяся нужного ей ответа, бабка, видимо не подумав хорошенько, ринулась оформлять документы. Докторша поспешила вслед за ней и в палате наступила тишина. Но вот была она не долгой. Малышка, сидевшая рядом со мной, захлюпала носиком, и слезы ручейками потекли из ее глаз.

— Мама больше не вернется, — разобрала я ее всхлипывания. — А мне нельзя просыпаться, пока папа спит. Бабушка всегда говорила, что такое отродье, как я, должно жить там, откуда выползла моя мамаша. Если я проснусь, она меня чужим теткам отдаст, а если нет, то папу заберет, а я насовсем здесь останусь.

Мне повезло, я услышала ее: «А мне нельзя…», и, боясь надеяться, спросила:

— А ты знаешь, как можно проснуться?

— Знаю, — ответил мне бесхитростный, доверчивый ребенок и продолжил. — Я знаю как. Тут раньше дяденька лежал, тоже сначала спал. Потом телевизор у его кровати как запищал, все забегали, забегали. Начали кричать. А он вдруг такой, как я у кровати встал и начал за всеми смотреть, а потом как все опять заработало и все ушли, он лег на кровать и сам в себя провалился. Все опять запищало. Назад все прибежали, а он уже проснулся. Его потом сразу куда-то прям на кровати увезли.

Мысли с бешеной скоростью завертелись у меня в голове. А вдруг ангелы пошутят, пока боженька спит?

— Василиса…

— Меня папа Васенькой зовет, мама Васькой, а баба девчонкой и отродьем, когда папа не слышит, — перебила меня она, но надежда уже захватила меня в свои цепкие объятья и я настойчиво продолжила:

— Солнышко, а давай и мы с тобой так попробуем. Если у нас получится, мы с тобой папку бабушке не отдадим, и сами от нее потом уйдем. Не будем больше с ней жить.

Судя по вопросу, раздавшемуся сразу вслед за моим предложением, я сумела ее заинтересовать.

— А ты в кого проваливаться будешь?

— Ну, раз мама твоя ушла, то в нее, наверное.

— А если получится, ты будешь моей мамой?

— Буду.

— И никому меня не отдашь? — обнадежено шмыгнуло дитя носом.

— Никому, моя хорошая.

— И папу заберем?

— Обязательно заберем.

— Давай. Но только сначала ты.

— Нет, давай вместе. Порадуем бабушку, — малышка засмеялась и подала мне руки.

Ну, что? У нас получилось. Мы провалились. Приборы пищали, персонал бегал, бабка заламывала руки. А мы смотрели друг на друга и очень старались улыбнуться. Наследующий день из шипения Елизаветы Васильевны я узнала, что виновата по определению всегда и во всем: в том, что был гололед, в том, что машину занесло на повороте, и мы перевернулись. В том, что у меня был всего один перелом, а у моего мужа, ее сына, три, а главное в том, что посмела выжить.

На десятый день после того, как мы очнулись, меня и ребенка выписали из больницы, а вот Кирилл остался. Я матери не дала разрешение забирать его. Было у меня очень стойкое подозрение в том, что если она его заберет, то мы с ребенком больше его не увидим, а это в наши с ней планы никак не входило.

Что мы делали с ней целых десять дней до выписки? Мы знакомились. Вернее, я узнавала от малышки все, что она помнила. И чем больше узнавала, тем сильнее мне нравился этот ребенок. В тот день, когда мы переступили порог больницы и вышли на ее двор, я поняла, что никогда и никому не отдам Василису, маленькое, зеленоглазое, рыжее солнышко, богом данную мне доченьку.