Жена по контракту - Лина Манило Страница 5

Лана

Распахнула в один миг глаза, попыталась вдохнуть, но закашлялась. Грудь сжало тисками, и такое ощущение, что мне кто-то раскалённый штырь в лёгкие воткнул. Вертит там им, ворочает, как палкой в костре, а в разные стороны летят тлеющие угли, причиняя боль. Что со мной вообще произошло? И где я?

Надо мной белоснежный потолок. До такой степени идеальный, без единой трещины или скола в углу, что стало немного не по себе. Такая пугающая стерильность, и пахнет свежестью, чистотой.

Вспомнить бы ещё, как я тут оказалась.

Но вместо воспоминаний — мутная непроглядная пелена. Напряглась, силясь хоть в какой-то порядок привести строй неясных образов, но легче не стало. Лишь ещё сильнее запуталась.

Кажется, был лес. Даже запах его смогла почувствовать сейчас: пряный аромат смолы и слежалой прошлогодней листвы. Кажется, я бежала от кого-то, пыталась скрыться. От кого? Потом в памяти возникла боль: в поцарапанных руках, исколотых ногах, груди… а ещё ведь была собака. Точно! Большой чёрный пёс с умными глазами, и я, вроде бы, помогала ему. Хоть что-то смогла восстановить, и на том спасибо.

А может быть, собака — лишь плод моего воображения? Ну вот, как у дальнобойщиков: чёрный пёс — предвестник катастрофы. Нет, не может быть — слишком уж реальными были воспоминания о несчастном животном. Даже руки до сих пор саднят после того как корягу с места сдвинула, чтобы освободить страдальца.

Попыталась пошевелиться и даже получилось. Значит, живая! И боль эта глухая — как напоминание, что ещё существую, что не умерла. Хоть какая-то, но радость. Только радость ли?

Прозрачные образы, обрывки мыслей чёрно-белой киноплёнкой перед глазами, а я пыталась понять, зачем пришла в себя. Кому это было нужно? Такая апатия, безразличие вдруг навалились, неверие в собственные силы, а ведь хотела бороться… точно знаю, что хотела. Только какой в этом смысл? Ради кого?

Вдруг пришло ощущение тепла и крепких объятий, в которых чувствовала себя в безопасности. Кто это был? Терпкий аромат одеколона и мягкая ткань, которую я сжимала в кулаке, то ли стараясь удержать мужчину рядом, то ли стремясь оттолкнуть от себя.

Не помню, Господи, совсем ничего не помню. Но, кажется, у него были зелёные глаза. Тёмные волосы ещё… чёрт, голова болит. Чем сильнее напрягалась, тем оглушительнее боль, но я хотела вспомнить.

Вдруг скрипнула дверь, я попыталась посмотреть, кто пришёл, но вспышка боли ударила по глазам, и я зажмурилась, пересчитывая кровавых зайчиков. Будто бы на сварку посмотрела.

Лёгкие шаги всё ближе, и прохладные пальцы коснулись моей руки — нежно, аккуратно. Я вздрогнула, а тихий ласковый голос пропел над ухом:

— Тихо-тихо, дорогая, не волнуйтесь. Я просто укол поставлю, и вы снова заснёте. Нужно спать, поправляться и набираться сил. Тихо-тихо.

— Где я? — спросила и совсем не узнала своего голоса.

— В больнице, милая. Но всё будет хорошо, обязательно. Спите, сон лечит.

Слова убаюкивали, пальцы надавливали на кожу, ощупывали, и я вскрикнула, когда меня коснулось острие иголки. Женщина ещё что-то шептала, но я уже не слышала — проваливалась в сон, стремительно и неотвратимо.

Сквозь марево медикаментозного дурмана прорвались чьи-то громкие голоса. Я слышала их, но не могла понять, откуда они доносятся и о чём спорят. Мужчины, вроде бы. Внутренне сжалась в комок, попыталась разлепить тяжёлые веки, но получилось не с первого раза.

— Она уже неделю тут лежит, — заявил смутно знакомый голос. — Почему до сих пор толком в себя не пришла? Чем вы вообще тут занимаетесь?

Кажется, уже где-то слышала его, да вот только не вспомнить так сразу.

— Арманд, не кипятись, мы делаем всё, что можем.

— Плохо делаете.

Арманд, значит. Имя такое странное… но красивое.

— На всё нужно время, понимаешь? Не бывает так, чтобы по щелчку и всё в порядке. — Этот голос высокий, с нотками истерики, хоть и тщательно скрываемой.

— Но лучше-то ей должно стать. — Невидимый Арманд говорил спокойно, чеканя каждое слова, дробя слоги. И хотелось непроизвольно вытянуться по стойке смирно. — А тут… неделя уже. Это никуда не годится.

Я напряглась, вслушиваясь в разговор, но мужчины замолчали. Плохо, мне нравился голос Арманда — успокаивал. О ком они говорили? Обо мне? Странно… зачем какому-то незнакомцу волноваться о моём здоровье?

Снова открылась дверь, впуская в палату шорохи и запахи, а я с трудом повернула голову. Хотела увидеть, понять, кто это. А ещё очень хотелось, чтобы мне наконец-то объяснили, как я сюда попала и что со мной случилось.

И всё ли в порядке с собакой.

На пороге стоял мужчина. Высокий, крупный, в наброшенном на широкие плечи белом халате, а я моргнула несколько раз, пытаясь понять, тот ли это человек с зелёными глазами, которого видела в мутном мареве. Чёрт, не вспомнить. Мужчина резким нервным движением убрал назад упавшие на лицо тёмные волосы и молчал. Просто стоял в дверях, не шевелясь, и смотрел на меня изучающе.

Я хотела спросить его: кто он такой, почему молчит и смотрит, но не могла выдавить ни звука. Просто лежала, глядя на него, замерев. А он жадно вглядывался в моё лицо, ощупывал внимательно взглядом, а потом резко развернулся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Странный какой-то.

Так он делал ежедневно. Просто приходил, стоял в дверях пару минут и молчал. То ли тревожить меня не хотел, то ли что-то понять для себя пытался — не разобрать. Иногда я ловила его сосредоточенный взгляд сквозь стеклянную стену, неплотно прикрытую жалюзи. Но он уходил всякий раз, когда я замечала его. Просто исчезал, так и не сказав мне ни слова.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Кто вы? — смогла выдавить, несмотря на боль в груди, когда он в очередной раз появился на моём пороге.

— Я? — вроде как удивился и моргнул, слегка кивая. Будто бы не ожидал, что я вообще умею разговаривать. — Я Арманд.

Значит, всё-таки его голос слышала тогда, в коридоре.

— Чёрт… девочка, ты помнишь что-нибудь?

Девочка… смешно. Когда меня так называли в последний раз? Мама, точно. Это была она.