Нечаянный роман - Надежда Семенова Страница 49

Два месяца Женя репетировала слова, которые она выкрикнет в лицо Пилипчуку – виновнику всего, что с ней случилось. Наталья не справилась бы со всем одна, это он, Пилипчук, воплотил в жизнь безумный замысел сестры. Вся Женина боль, отчаяние и чувство вины воплотились в имени Пилипчук. Ася не вызывала у Жени такого чувства. Она не могла не понимать, каким оно было, это чувство потери и невыносимой боли, когда ты готова сделать все что угодно, только бы вернуть себе сына.

Они встретились на Троицкую субботу в новом кафе в центре Твери. Пилипчуки только что вернулись с кладбища, где весной в поисках Роминой могилы ходила кругами Женя. Наталья уже водила Женю на правильное место, где лежал не Рома, а другой кареглазый малыш. Сережа. Она и не знала, как много он значил в жизни сестры. Ната ухаживала за его могилкой так же заботливо, как и за маминой.

Время не пощадило Андрея Григорьевича Пилипчука. Человек-гора, о котором говорила сестра, выглядел как крепкое с виду, но пустое, высохшее изнутри дерево. Он с усилием переставлял явно больные ноги, добротный черный костюм мешком висел на усталых плечах. Над туго затянутым под слишком широким воротником рубашки галстуком ерзал большой, размером с грецкий орех, кадык.

Пилипчук протянул Жене старую, дрожащую медвежью лапу.

– Рад познакомиться, – сказал он гулким, как из бочки, голосом, в котором еле угадывалась бывшая сила, – жаль, что не раньше. Жаль…

Он мотнул большой, по-военному стриженной седой головой и закашлялся. Острый кадык мучительно заходил на шее под обвисшей, словно тоже ставшей слишком большой кожей.

Вместо заготовленных заранее слов в Жениной голове обрывками заплавали разрозненные, растерзанные клочки. Она сглотнула комок в горле и кивнула:

– Лучше поздно, чем никогда.

Неизвестно почему, но в самые важные, самые острые жизненные моменты из Жени всегда вылезали тупые, плоские слова.

Женя спрятала руку за спину и спросила о том, что мучило ее больше всего:

– Зачем? Почему?

Пилипчук кашлянул и подтолкнул вперед упитанную платиновую блондинку в кружевной черной накидке на голове и облегающем черном трикотажном платье, слишком теплом для июня.

– Познакомься, моя дочь. Ася. Теперь Ася Дунайцева.

Ася затрепетала длинными накладными ресницами, пробежалась ухоженными ногтями по декольте и широко улыбнулась.

– Очень приятно, – не шевеля губами, чтобы не смазать с губ помаду, сказала Ася неожиданно музыкальным контральто, – Наташа много о тебе рассказывала.

– Взаимно, – сказала Женя, осторожно пожимая пухлую, холеную ручку.

Они выбрали стол в глубине, куда почти не доносился шум толпы и можно было разговаривать без помех. Пилипчук умело отослал долговязого официанта с зачесанными набок волосами.

– Вы не понимаете, что такое Куба, – вновь и вновь твердила Ася.

Невзирая на взгляд отца, она заказала себе третий бокал вина и теперь сидела раскрасневшаяся, кружевная накидка развешена, как на просушку, на спинке сиденья.

– Сережка, – Ася метнула быстрый взгляд на Женю, – я имею в виду, Рома сразу подхватил каких-то глистов. Тоненький стал, почти прозрачный. Лусинда – это Эдькина мадре – повела его к знахарке. Представляете, к настоящей ведьме! Примитивные люди! А в каких условиях они живут! Свиньи и козы за соседней стенкой, вонь стоит, не передать! Мужья из кубинцев еще те. Мы жили вместе только месяц, потом Эдди уехал, он тогда работал горным инженером. Приезжал раз в полгода, и то не ко мне, а к какой-то другой бабище. Я плачу, а его мадре только руками всплескивает. Вот такой, мол, у меня сын. Красавец, женщины сами на шею вешаются. Я продала почти все, осталось только бриллиантовое колье, которое татуся подарил мне на восемнадцать лет. Я не стала продавать его в Карденасе. Какие там покупатели, одна нищета. Договорилась с амигой и поехала в Гавану. Там и продала настоящей сеньоре. Если бы вы видели, какие там у некоторых дома. Конечно, не все живут бедно, есть и богатые. Как и везде. Слава богу. Только мне с моим Эдькой там нечего было делать. Приехала сначала в Европу, в Мадрид. Но в Испании делать нечего, особенно если ты больше не блондинка. А денег у меня тогда не было. Дальше больше…

Дернула рукой, разлила нетронутый апельсиновый сок Наталья.

– Ты могла бы забрать сына с собой.

Ася покрутила тонкую ножку бокала в пальцах.

– Наташ, знаешь, ты была права. Эдька хоть и хреновый муж, но дети его любят, а он любит их. Причем одинаково, что родного сына, что племянников. Я имею в виду, он любит детей, когда он рядом, а не шляется по бабам. Я подумала, что ему будет так лучше. Все-таки Куба – его родина, и там живет его отец. Это для нас Куба – чужая страна. Ты знаешь, он ведь даже удерживать меня не стал, когда я сказала, что поеду домой. На следующий день принес на подпись бумаги о разводе. Быстро у них все делается, если знаешь как. Сказал, что сын останется с ним, и это не важно, что он родился в России и у него русская мать. Эдди первым делом оформил ему кубинское гражданство, я еще радовалась, дура. Я не смогла бы его увезти без согласия отца. Даже если бы захотела.

Женя выяснила у Аси все, что смогла узнать. Имя кубинской бабушки, двух теток и двух дядьев. Где они работали, и как это называлось по-испански. Женя понятия не имела, каким длинным было имя у Эдуардо. В свое время он так и не стал частью их с Ромой жизни, а остался теплым пятном в ночи.

Перед тем как расстаться, Пилипчук отозвал Женю в сторонку.

– Прости… дочка, – сказал он, – я посылал ему деньги, даже потом. Ася не знает.

На этот раз Женя пожала протянутую руку, и Пилипчуки ушли.

Впереди, неровно покачивая бедрами, прикалывая на ходу к волосам накидку, шла Ася, за ней – тяжело ступая след в след – ее отец.