Любовный контракт - Александра Джонс Страница 49

— Она действительно боится и не хочет этого показывать. Всегда несет несусветную чепуху, когда нервничает. Я тоже. Будем надеяться, что операция пройдет удачно.

— Все будет хорошо, милая, вот увидишь.

— Я очень надеюсь. Ради нее.

Так как в клинику на следующий день приходить не велели, Оливия туда позвонила. Дежурная медсестра сказала ей:

— Операция прошла хорошо, но насколько она успешна, нельзя определенно сказать, пока на глазах повязки.

— Мистер Брэйнтри говорил, что в радужке могут быть проделаны маленькие «окошечки» — он и это сделал?

Последовала небольшая пауза, пока сестра листала бумаги, Оливия слышала в трубке их шелест.

— Да, это было сделано… Он написал в операционном журнале, что дренаж закупоренных трабекул выполнен удовлетворительно. Большего я вам пока сказать не могу.

— Когда теперь можно будет прийти?

— В субботу. До тех пор ей надо лежать абсолютно спокойно.

— Благодарю вас! — Оливия положила трубку и вышла в сад.

— Хэлло, миссис Маккензи!

Садовник выглядел немного встревоженно, озадаченно озирая ландшафт. Похоже, он ничего здесь сегодня не делал, в саду не было ни его инструментов, ни тачки.

— Привет, Энди. Что-нибудь не так?

— Мистер Стюарт, мэм, сказал, что вы хотите превратить склоны холма в виноградник, и заказал механического землекопа. Стыдно-то как, ведь декоративный сад только начал получаться. Вроде смысла нет дальше работать… Я, значит, уволен, мэм?

— Когда он вам сказал?

— Перед уходом на работу, мэм. Ежели б сказал вечером, я бы и не пришел на работу сегодня.

— Ладно, не беспокойтесь об этом, Энди. Продолжайте работать, как обычно, я разберусь с мистером Стюартом и его грандиозными идеями! — Этот механический землекоп будет моментально отправлен обратно, мысленно добавила она, идя домой в грязных зеленых резиновых сапожках.

Оливия была в кухне — повязанный вокруг талии фартучек скрывал не заметную еще беременность, — когда услышала и увидела, что Эрнст паркует «даймлер». Стюарт вбежал в парадную дверь в одном из своих красивых рабочих костюмов в полосочку, без единой морщинки или складки. Он швырнул кейс на софу и вошел в кухню, готовый обнять и поцеловать ее.

— Что, сегодня не наносим милосердных визитов?

— К Бэрди сегодня не пускают.

— Ах, да… я забыл. Люблю, возвращаясь вечером домой, найти здесь тебя, а не миссис Даннимотт. Сразу становится веселее. — Он понюхал кухонные ароматы. — Что готовим?

— Вот это! — Она ткнула ему под нос пучок свежего сельдерея. — И это! — Один за другим она совала ему злосчастные овощи с огорода Аннабел. В полном замешательстве он отступил в недоделанную гостиную, откуда пришел, а она продолжала надвигаться на него.

— Как ты смеешь без предварительного обсуждения планировать виноградник и заказывать ГЭ, одним махом уничтожая не только мой декоративный сад, но и тяжкий труд мистера Графтера в последние недели? Как ты смеешь злоупотреблять моим доверием? Как ты можешь всерьез воспринимать слова Бэрди Гу, если с последнего воскресенья она не в своем уме?!

— Милая, я… — попытался он защититься от потока обвинений.

— Сегодня четверг, день ее операции, четвертый день с момента, когда это было предложено. Ты не потратил много времени, Стюарт, чтобы обдумать «виноградный» проект, не так ли? А теперь послушай хорошенько, что я тебе скажу. Никаких виноградников или других фантастических планов до тех пор, пока этот дом не будет полностью закончен и пригоден для жилья! Я не собираюсь подкупать мистера Рэппса и его команду, как это делаешь ты, потому что в результате они работают все медленнее и медленнее в надежде получить в лапу новую порцию незадекларированных американских долларов. Тебе ясно?

— Канадских… — попытался он отстоять свои права.

— Я собираюсь выгнать Рэппса и его банду — вот это уж точно без предварительного обсуждения! Неужели ты не видишь, что они с нами делают? Одним словом, или этот дом будет готов в течение шести недель, или я уезжаю на Антибы к родителям до конца строительства. Понял, Стю?

— Оливия, остынь, дорогая, — сказал он с софы, где она его поймала. — Ты переутомилась, Бэрди заболела, в «Лэмпхаузе» некому занять ее место, у тебя ребенок и все такое…

Она хлестнула его по лицу пучком сельдерея, сорвала фартук и бросилась наверх.

Оливия легла на кровать в спальне и включила телевизор, стараясь успокоиться. Будучи «в положении», нельзя волноваться, напомнила она себе. Ее трясло от страха: она впервые потеряла контроль над собой и ударила Стюарта. А вдруг он уйдет к другой женщине? Сил и характера у него на это хватит!

Ее уже давно смущала мысль, что Стюарт всегда может поступать так, как ему нравится, чему весьма способствовало богатство. Он и раньше делал то же самое, не правда ли? Развелся с первой женой, Кристиной, оставив ей щедрые алименты, — и все! Что, если он когда-нибудь так же поступит и с ней?

Она вспомнила прогулку в холодный февральский день по берегу озера Вирджиния, как она старалась загнать знание о прежней жизни Стюарта подальше в глубины сознания — уже тогда она его любила, как любит сейчас. Она приняла его предложение руки и сердца без размышлений. Но теперь… Теперь она — преданная вторая жена, оправдывающаяся перед ним и хранящая в глубине души сомнение: а что, если Стюарт — такой человек, который в принципе не может остепениться и снова все пойдет прахом? Что, если он человек, который робеет перед отцовством, если его главный интерес — делать деньги, больше денег? Не очень-то его обрадовало, что у них будет ребенок — такая же часть его, как и ее!

Она попыталась расслабиться, сосредоточиться на телевизоре, по которому показывали что-то ужасно пошлое. Нашарила под подушкой носовой платок… Тут он вошел в спальню с подносом, на котором сервировал еду, приготовленную ею для него: пирог с заварным кремом и печеную картошку.

— Я подумал, может, ты голодна — тебе ведь теперь надо есть за двоих, дорогая!

— Ты даже не знаешь, когда ребенок должен родиться!

— В феврале.

— Как ты догадался? Тебя же никогда не бывает!

— О, я бываю, и много. Согласись, чтобы станцевать танго, нужны как минимум двое. Ешь, любимая. Тебе нравится, когда я кормлю тебя? Я вообще хороший кормилец, а сегодня делаю это во имя рода Маккензи!

Она расхохоталась, и это был шаг в правильном направлении. Выключив телевизор, Оливия все же решила, что последнее слово должно остаться за ней.

— Ты порочная, корыстная, эгоистичная свинья!

— Знаю. Но я всего лишь сколок с моего старика. Я обычно говорю ему это, когда он начинает подвинчивать мою жизнь. Ну, ешь… — Он протянул ей салфетку. — Я трудоголик, согласен, но мне нравится то, что я делаю, и тебе, думаю, тоже, потому что ты сама трудоголик. Корпорация «Маккензи» — не моя первая любовь, но я знаю, что твоя-то — «Лэмпхауз», дорогая.