Диагноз: Любовь - Мегги Леффлер Страница 49

То, что преподносит вам пациент, является смесью слухов… косвенных намеков… легенд… преувеличений… и невозможностей.

И великое искусство составления правильной истории болезни состоит не в том, чтобы проигнорировать эти несуразности, а в том, чтобы понять их истинный смысл.

Оксфордский учебник клинической медицины

Воскресным вечером я вернулась с железнодорожной станции в тихий Парчмент-хаус. Полностью вымотанная, я свалилась на диван и потерла глаза, все еще думая об Алисии. Когда мы расставались с ней в Лондоне, она выскочила из такси и с такой силой хлопнула дверью, словно мы с ней дико разругались, а я об этом забыла.

— Доберешься отсюда сама? — спросила Алисия, вытаскивая ручку своего чемодана на колесиках.

— Ну да, конечно, но… Как насчет тебя?

— А что насчет меня? Я выяснила все, что хотела, — сказала она, и этот ее ответ сбил меня с толку, поскольку, как я поняла, Алисия до сих пор не разобралась в том, почему мать бросила ее.

— И теперь ты вернешься домой? — поинтересовалась я.

— Домой? Ха! Ни в коем случае! — Алисия зашагала прочь, дергая свой чемодан за ручку, как упрямого ребенка.

— Так куда… Что мне сказать Бену? — выпалила я, стараясь задержать ее. Я все еще не была уверена, почему меня беспокоит уход Алисии. До того как она появилась на пороге моей комнаты в общежитии, я была уверена, что прекрасно проживу за границей и в одиночестве. А теперь я чувствовала себя игрушкой-головоломкой, из которой вывалились и потерялись некоторые детали.

— Скажи ему, что я пошла по магазинам, — бросила на прощание Алисия и ушла, оставив меня расплачиваться с таксистом, а затем искать поезд, на котором нужно было добраться до станции Ватерлоо, а затем обратно в Винчестер. Странно было наблюдать, как Алисия исчезает в толпе людей, идущих по лондонской мостовой. У меня появилось ощущение, будто я никогда больше ее не увижу.

Было только четыре часа дня, и в общежитии, кроме меня, никого не оказалось. Тем не менее было слишком шумно для того, чтобы попытаться вздремнуть. Божьи коровки летели на свет ламп, носились под потолком, бились в стекло. Водопроводные трубы, прежде только клацавшие и издававшие странные низкие звуки, теперь перешли к необъяснимой тонкой и визгливой вибрации. Колокола кафедрального собора перекликались между собой, а чей-то автомобиль натужно ревел двигателем, взбираясь на холм.

«Может, оставив Алисию одну, я допустила ошибку? — думала я. — Что, если ей нужен кто-то — ее будущая невестка… или подруга? Господи, не дай ей наделать глупостей», — взмолилась я, переворачиваясь на другой бок и уставившись в стену. Я не знаю, почему меня пугали возможные действия Алисии. Ну пусть купит кожаные туфли за двести фунтов стерлингов, которые она не может себе позволить, или вульгарный шарф с рисунком из зеленых троянских коней, мне-то что? В следующее мгновение до меня с опозданием дошло, что впервые за минувший год я молилась Богу, а не маме.

Внезапно зазвонил телефон, потом снова, звук показался мне таким пронзительным и настойчивым, что я пулей вылетела из комнаты, словно это была пожарная сирена. Наверное, Алисия звонит мне из Лондона, чтобы рассказать о своем шикарном номере в дорогом отеле, где она отдыхает на огромной кровати в окружении сумок с новой одеждой и обувью — плодом яростной борьбы с депрессией.

— Холли? — раздался из трубки голос моего отца. — Это ты?

Мы не говорили с того самого короткого разговора на прошлой неделе, когда я звонила, чтобы сообщить ему и бабушке Еве, что нормально добралась. Я сказала отцу, что рада его слышать и что я только что вернулась из Нидерландов.

— Я познакомилась с тетей и кузиной Алисии, — сообщила я.

— Нидерланды? — спросил папа. — Ты же в Англии. И кто такая Алисия?

— Женщина, с которой живет Бен. Его невеста. Помнишь?

Я не обижалась на папу за его забывчивость. Я слишком долго обвиняла его в эмоциональной холодности и даже в паранойе, вызванной навязчивыми мыслями о том, что мама его никогда не любила, а также боязнью, что она не вернется, а если вернется, то уедет снова. Возможно, папа искал в забывчивости хоть какую-то защиту.

— А, эта Алисия, — медленно произнес папа. — Я не знал, что вы с ней настолько дружны.

— А мы и не дружны.

Я помолчала. В трубке пощелкивало, и мне показалось, что папа сейчас куда-то едет на машине. Но прежде чем я спросила, звонит ли он по мобильному, папа осведомился:

— Бен говорил тебе, что я купил яхту?

Интересно, как ему удается так легко перескакивать с одной темы на другую? Может, именно поэтому папа так любит звонить по мобильному из машины: он задумывается над чем-то не дольше, чем требуется светофору, чтобы включился зеленый свет.

— Нет, он… А что за яхта?

— Парусная шлюпка! И она абсолютно обветшала! — ответил папа. — Я сам собираюсь ее реставрировать. Тебе стоит на нее посмотреть. Выглядит она как Ноев ковчег.

В моей голове возник жуткий образ: животные — каждой твари по паре — тонут в деревянном ящике. Лай и ржание, кудахтанье и хрюканье становятся громче и громче, достигают крещендо и стихают, когда вода заливает их головы.

— Твоя бабушка, конечно же, не одобрила, — добавил папа.

— А ты сделал хоть что-нибудь, что она одобрила бы? — спросила я.

— Я женился на ее дочери, — после паузы ответил папа. — Она была не против.