Грешные удовольствия - Джессика Трапп Страница 49

— Я уже объяснял тебе, что ты не должна прикасаться к медальону.

Его раздражало, что была раскрыта его тайна и нарушен установившийся между ними мир.

— Простите меня, милорд.

Они провели вместе незабываемые минуты страсти — каждый отдавал другому столько, сколько мог, и ему не хотелось нарушать перемирие. Он отпустил ее.

Какое-то время они лежали молча.

— Кто она, милорд?

— Не твое дело, — раздраженно ответил он.

Бренна села в постели и провела пальцем по его плечу. Это прикосновение напомнило ему весенний дождь — легкий и пьянящий. Она поцеловала его в плечо.

— Пожалуйста, милорд. Не заставляйте меня допытываться.

Она потерлась щекой о его бицепс. Жест был таким нежным, таким любящим и таким… незнакомым.

— Это было очень давно, — сказал он.

Воспоминания все еще жгли ему сердце. Его ребенок. Его дочь, которую он потерял. Он держал ее на руках, когда последний вздох покинул крошечное тельце. И тело его доченьки стало таким же мертвым и безжизненным, как тело его жены, умершей во время родов.

Чувство вины захлестнуло его с такой же силой, как тогда.

Если бы только он приехал на несколько минут раньше! Если бы только тогда — несколько месяцев назад — он не помиловал бы человека, повинного в ее смерти! Он не мог позволить себе такую слабость, как чувство сострадания.

— Как ее звали? — прошептала Бренна, осыпая его лицо короткими поцелуями.

Он не хотел говорить ей этого. Он вообще ничего не хотел говорить, тем более делиться этими болезненными воспоминаниями. Он не хотел…

— Эйслин.

Собственный голос поразил его— это был скорее хрип.

— Она была вашей дочерью?

— Она умерла.

— О!

Она не стала дальше настаивать, будто понимая, что ему надо остаться наедине со своими воспоминаниями.

Вместо этого она крепко прижала его к себе. Он сделал то же самое, когда освободил ее от цепей после того, как они занимались любовью. Она стала осыпать его легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями, желая утешить его.

Он никогда никому не говорил о дочери. О ней не знали даже его брат и невестка. Боль была все еще слишком жгучей, слишком святой, чтобы делиться ею с кем-нибудь. Всякий раз, когда он чувствовал сострадание к преступнику, которого наказывал, он вспоминал, какую боль ему принесло его милосердие.

— Меня предали, — наконец сказал он. — Я смилостивился над человеком и не убил его, как он того заслуживал. Он отплатил мне тем, что выследил мою жену и убил ее. Она была беременна.

Она не стала допытываться, но он знал, что она выслушает его, если ему захочется все рассказать. У него вдруг появилось ощущение, будто он качается на теплых волнах сострадания, и почувствовал себя готовым поделиться с ней страшными воспоминаниями прошлого.

— Девочка прожила всего несколько мгновений.

Он все еще ощущал запах крови, чувствовал судорожные конвульсии крохотного тельца, слышал, как она вздохнула в последний раз. Его девочка была сильной, но слишком маленькой — ведь она родилась преждевременно.

— Я обмыл тельце и завернул его в полотно. На следующий день мы прибыли в порт большого города. Я нашел художника и заставил его нарисовать ее. — В горле у него застрял комок, так что он чуть было не задохнулся. Он еще никому не говорил о таких интимных деталях. — Я не хотел забывать о том, что зло должно быть наказано.

Бренна перестала целовать его и посмотрела ему прямо в лицо:

— Почему вы сохранили мне жизнь, милорд?

Они ни разу не говорили о несостоявшейся казни. Он и сам был неуверен, почему у него в тот день не поднялась рука.

— Ты слишком красива, чтобы убивать тебя, моя пленница-жена. И слишком интересна в постели.

Румянец залил ей щеки, и от этого у него сразу поднялось настроение. Говорить комплименты жене было гораздо приятнее, чем вспоминать события прошлого.

Ее рука скользнула по его груди и замерла у серебряного сердечка.

Он втянул носом воздух, но не остановил ее.

Она открыла медальон.

— Ну, ты и наглая девчонка. Стоило мне сказать, что я не убью тебя, как ты сразу же решила проверить, как далеко можешь зайти, — проворчал он, но не очень грозно.

— Какая она прелестная, — сказала Бренна, глядя на портрет Эйслин. — У нее такие же темные и густые волосы, как у вас.

Приподняв Бренну, Джеймс поцеловал ее в губы. Она, как обычно, растаяла, но на этот раз их чувства были пронизаны чем-то более глубоким, чем просто страсть.

— Значит, слухи неверны. Ты не убивал свою жену, — сказала Бренна.

Это не был вопрос. От того, что она поняла, какой груз невысказанного горя он носит в своем сердце, у него опять подкатил к горлу ком.

Он погладил ее щеку, посрамленный состраданием, которое прочел в ее глазах.

— Я любил ее, но я был безрассуден, и самонадеян. Она была крестьянкой, и наш брак был обречен с самого начала. Мы не собирались пожениться, но она забеременела, и я не мог позволить, чтобы ребенка заклеймили как бастарда. Она была молода. Ее красота была необычной. Как твоя. Я заставил ее выйти за меня замуж. Заставил поехать со мной на континент. Она ненавидела корабли. Ненавидела холод. Ненавидела путешествовать. Я решил оставить ее у друзей в одном порту, а сам продолжить плавание. Там она должна была быть в безопасности, но она не согласилась остаться и уехала домой, — его голос дрогнул. — Человек, которого я отпустил много лет назад, нашел ее. Он силой отвез ее на север и держал заложницей, все время истязая, пока я не приехал.

Воспоминания о том, как этот негодяй держал его беременную жену в холодной темнице голой, насилуя ее, когда ему это было угодно, вызвали в нем такую ярость, что ему стало трудно дышать.

Он убил этого человека голыми руками и нашел в этом удовольствие. Потом он протащил его тело по всем улицам города и скормил собакам.

— Я должен был позаботиться о ее безопасности, запереть ее где-нибудь до тех пор, пока не закончу свое дело и не заберу ее с собой домой.

Бренне показалось, что она вдруг кое-что поняла.

— Вы поэтому заковали меня в кандалы? Чтобы я не сбежала и не пустилась бы в путь одна?

— Сейчас опасные времена, и женщина не должна никуда ездить без сопровождения, девочка. Какими бы ни были наши отношения, я теперь за тебя в ответе.

— Я думала, что вы просто хотели меня унизить, что вы меня ненавидите.

— Я не ненавижу тебя, Бренна. Я… — у него не было слов, чтобы закончить предложение. «Я люблю тебя»? «Ты мне нравишься»?