Смена - Светлана Павлова Страница 49

Антона я засталкерила сразу, как только его добавили в лагерный чатик, представив новым сотрудником. Концептуально чат этот мало отличался от обычного семейного, в котором, полагаю, состоит каждый из нас. Мерцающие картинки из «Одноклассников», открытки с пожеланием «Великолепного четверга» иправославные Кубышкины тик-токи периодически разбавлял Виктор Михалыч сообщениями типа «Поздравляем нашу милую вожатую Олесю из второго отряда с днем рождения. Друзья, ходящие в туалеты столовой, перестаньте бросать бумагу в унитаз!!!!!!!!!!!!!!». В целом зумеры почти не обращали внимания на активность бумеров, однако присоединение к комьюнити сотрудника мужского пола вернуло беседе хоть какой-то интерес.

Девчонки активно обсуждали новенького вслух, я же делала то, что делала всегда,– решала вопросик втихую. Эпикриз, составленный мною на основе беглого изучения его соцсетей, выглядел так: понаехавший петербуржец, кулинарный техникум, 57 баллов за ЕГЭ по русскому, стажировка в парижском общепите, удостоенном двух звезд «Мишлен». Открытие ресторана в Ростове, еще пары – в Тбилиси, какая-то гастровозня на «Севкабеле». Водолей, родившийся в год Дракона. Любил вейксерф, слушал группу «Интурист», ходил в походы, безуспешно продавал не подошедший по росту спальник за 11 тысяч рублей, пережил лазерную коррекцию зрения и дважды грипповал за последний год. Зиму проводил на Бали, а лето – на регате в Греции, как и положено обычному успешному человеку среднего класса. Мой «диагноз по аватарке» звучал примерно как: разочаровавшийся жизнью чувак в разгаре кризиса тридцати, искушенный путешествиями, красивыми женщинами и прочими малодуховными удовольствиями. Иначе я никак не могла объяснить такой самоотверженный профессиональный дауншифтинг. С вершин высокой кухни на самое ее дно, то есть за плиту детского лагеря «Чайка», под мягкое уютное крыло бессменной поварихи Раисы Иванны – женщины простой и сдобной, как и ее творения.

Короче говоря, к нашему с ним первому знакомству-перекуру я уже была достаточно подкована, чтобы не особо вникать в байки из его биографии. Думала только: «Да-да-да, я все это и так уже знаю, давай лучше меня спроси что-нибудь». Он спрашивал. Но как-то из вежливости. И затягивался, прищуриваясь, видимо, по старой привычке.

Холодок манил, но настоящий масштаб бедствия я поняла только вечером, когда увидела Антона на очередной вожатской пьянке. По устоявшейся традиции ночью после отбоя все те, кому посчастливилось перешагнуть 18-летний рубеж, шли в самое приличное в поселке кафе «Акварель» истрашно там напивались. Этого требовал стресс, неизбежный после десятка разбитых коленей, конфликтов больших и маленьких самолюбий и прочих «Виолетт Виктна, скажите Пете, он задирается». Вечерами мы забирали весь оставшийся «Чегем» итри литра «Столичной». В дополнение шел пакет «Фруктового сада», чтобы не терять человеческого обличья. Местное, явно паленое («паль», как говорили наши дети), шампанское «Золотая балка» мы игнорировали по совету старожилов за несправедливое соотношение цены и утренних спецэффектов в виде похмельной серотониновой ямы.

Антон – он же Тоха, он же Антоха, он же Антонский, он же Тони, он же Антонио, он же Энтони – влюбил в себя всех на первой же в заезде встрече. Он ловко открывал вино большим пальцем, легко закидывал пьяных девок на плечо и разносил их по кроватям, подоткнув одеяла. Рассказывал анекдоты, чуть более тонкие, чем у физрука Виктора Михалыча. Серьезно разговаривал с колонкой «Алисой», нежно шептал помидору: «Иди сюда, малыш», а злому слепню орал: «Вали на хуй, сука! Испугался? Правильно, пошел отсюда». На Антона была возложена большая надежда, что после увольнения предыдущего повара, обладавшего невероятной способностью замешивать хорошие продукты, а на выходе получать безвкусный клейстер, еда в лагере станет хотя бы немного съедобной. И он пообещал, уверенно пообещал, так что сомневаться никому и в голову не пришло. В голову никому не пришло вместе с тем поинтересоваться, а зачем он вообще сюда приехал после всех «Мишленов», медных труб гастрокритиков и тысячи приготовленных яиц пашот. Сам он не говорил. Отшучивался, компенсировал обаянием. И в обаянии этом, я чуяла, нет-нет да сквозили металлические авторитарные нотки, которые я списала на издержки профессии.

Вообще, стоило ему только открыть рот, все затихали и смотрели восторженно. А казалось бы, три нехитрых аккорда, забитые руки, ленивый прищур и непропорциональное лицо с внимательными изучающими глазами. Я долго ходила перед ним туда-сюда, но примерно на середине вечеринки поняла, что в этом бою придется капитулировать, и потому оставила попытки обратить на себя внимание лихой веселой пьянцой. Принялась в одиночестве пить «отвертку», замешанную Люськой. Люсина интерпретация соотношения 1:4 была весьма фривольной – неудивительно, что она провалила экзамен по математике и пошла на журфак.

Из колонки играла Лариса Долина. «Важней всего погода в доме, все остальное суета». Я давилась содержимым обмякшего стакана в любимом углу «Акварели», откуда виднелась пригласительно горевшая синяя табличка. Поселок городского типа К., аллея Роз, 97. Нет, это не адрес, это песня, в которую зашито все самое лучшее, что может случиться с человеком: счастье найденного под матрасом письма, умывающий лицо теплый ветер, соль морского бриза и предчувствие огромного приключения, в которое нельзя, никак нельзя поверить.

Я была искренне удивлена, когда Антон вытащил меня из болота пьяных фантазий и предложил прикончить «совершенно случайно» недопитую бутылку водки. Давай выпьем, а потом посмотрим. Смотреть было, конечно, не на что, но так надо было сказать – для порядка. Я ответила: «Может, лучше хотя бы вина?»– таким образом продемонстрировав изысканность своих алкогольных аддикций. Антон кивнул и, направляясь к бару, уточнил, люблю ли я брют. Пришлось уверить его, что брют я просто обожаю.